Пер Энквист - Книга о Бланш и Мари

Гроб выплыл и, медленно переместившись на середину реки, затонул.

Позднее я часто представляла себе, как стояла там, на берегу, не истерически рыдая, а совершенно спокойно, и смотрела, как моя низкорослая мать в гробу, окутанная сладковатым запахом, исчезает в глубине реки, и как я, пусть еще и не взрослая женщина, все понимала.

Я пишу «представляла себе», не «помнила».

Я понимала, что сладковатый запах скорби, смерти и любви растворяется в воде, как и сама мать исчезает в мрачных глубинах, и что все это тем не менее обернется фантомной любовью, которую я сохраню на всю жизнь, реальнее всего остального, несмотря на то что запах трупа в действительности растворился и исчез, и под конец — лишь спокойная поверхность воды, а мы беспомощно стоим и наблюдаем за исчезновением матери.

Написанное является ответом на вопрос, когда я видела свою мать в последний раз. Это было 26 июля 1876 года, около четырех часов дня.

Она исчезла в объятиях реки, будто любовь реки поглотила ее.

А помню я, что тогда, охваченная возвышенным чувством, захотела, ради матери, никогда не испытавшей любви, написать полноценный рассказ о любви — как реальной, так и фантомной.

О той, что доступна лишь увечным, превращенным в торсы, тем, на кого в результате ложится еще более ответственная миссия, то есть о любви по воспоминаниям.

В тот миг, когда мать исчезла (и здесь заключен ответ на мой вопрос), было положено начало рассказу. Рассказу, содержащему сладковатый запах смерти. Ярость по отношению к живым. Соблазн наслаждения, в котором ей было отказано и которое мне бы так хотелось, чтобы она испытала. Ах! я пишу это с отчаянием и скорбью: о, как бы мне хотелось, чтобы ей довелось испытать то, в чем ей было отказано! Но остается лишь скорбеть по любви, которую ей так и не довелось пережить.

Написавшую это звали Бланш Витман.

Она была красивой женщиной, с нежным, почти детски-невинным лицом, с едва заметными ямочками, очевидно, с темными и довольно длинными волосами — это то, что можно рассмотреть на имеющейся картине и единственной фотографии.

Она кого-то напоминает.

История Бланш вкратце такова. В восемнадцать лет она появилась в больнице Сальпетриер в Париже, куда ее положили с симптомами невроза или, как было установлено позднее, истерии. Раньше ее лечили иначе — staccato! [8] Отрывисто ( итал.). Здесь: время от времени, нерегулярно. — а теперь ее окружал Замок. Ее меланхолия выражалась в сомнамбулических припадках, которые, однако, примерно через час проходили; врачи быстро определили, что здесь речь идет не о какой-либо разновидности эпилепсии, а именно об истерии. Руководитель больницы, некий профессор Шарко — позднее прославившийся благодаря тому, что первым диагностировал и проанализировал различные формы склероза, в частности рассеянный склероз, и некоторые виды неврастении (Charcot’s disease [9] Болезнь Шарко (англ.). ) — странным образом, чуть ли не с нежностью, привязался к ней, и она стала его любимой пациенткой.

Она помогала проводить эксперименты над самой собой.

К моменту их встречи Шарко было пятьдесят три года. Он использовал выражение «эксперименты», отнюдь не считая, что его пленяет способность Бланш к инсценировке определенных научных проблем. Женщины, которых он демонстрировал во время своих публичных опытов с истерией, а позднее среди них была и Джейн Авриль, не увлекали его. До последней поездки в Морван, в самом конце жизни, он ни разу не признается, что его влекло к Бланш; но в «Книге вопросов» она исходит из этого как из самоочевидного факта.

Шарко не наивен. Он пишет о себе как об одном из просветителей, с их естественной тягой к неизведанным континентам и глубокой осознанной верой в недостаточность разума.

В сочинении о Франце Антоне Месмере Шарко резко подчеркивает наличие риска, то, что руководителя экспедиции могут обмануть, и предупреждает, что нельзя быть наивным. Он женат, у него трое детей. У него была еще одна пациентка, которую он использовал в качестве ассистентки и демонстрационного объекта, — танцовщица по имени Джейн Авриль, — но, встретившись с Бланш, он «выписал» Джейн, и она покинула больницу после эпизода, который ошибочно трактовали как конфликт двух женщин.

Джейн впоследствии прославилась в качестве модели французского художника Тулуз-Лотрека.

Шарко обладал детски-пытливой любознательностью путешественника и ученого. Исповедуя идеалы Просвещения, он полагал, что изобретатели, исследователи, физики и первооткрыватели должны теперь изучать новые и таинственные области. Психика женщины не кардинально отличается от психики мужчины, но представляет собою более опасный континент. Женщина — это врата, пишет он, и через них необходимо пробиваться на этот темный континент, который богаче и загадочнее мужского. На лучших рисунках Тулуз-Лотрека запечатлена именно Джейн Авриль, худенькая, танцующая, ее лицо то совсем скрыто, то — чаще всего — изображено в полупрофиль, как у человека, который многое повидал, но предпочел это скрыть.