Сергей Кузнечихин - БИЧ-Рыба (сборник)

А у нее над верхней губой прыщик малюсенький. Втолковал впечатлительной женщине, что прыщики ниже верхней губы не опасны, а если выше… тогда любая пакость может запросто параличом кончиться, потому что с головным мозгом связано. Усадил перепуганную бабенку в кресло и начал прыщик обрабатывать: сначала спиртом протер, потом йодом прижег, и для полного букета такие усищи зеленкой намалевал, что, окажись она в городе, на нее бы все машины, как на зеленый свет, мчались.

Вернулась Кнарик домой, глянула в зеркало и ахнула. Какая уж там сцена… Впрочем, басни рассказывать можно и в таком гриме, а сердцещипательные песни… да что тут говорить.

Концерт, конечно, состоялся. Зеленка за двоих отработал, да в такой раж вошел, что гости визжали и падали от смеха. Мастер был, ничего не скажешь, живой Тарапунька.

Гостей потешил, а своих не очень. Обидел – не то слово, – украл у народа темно-вишневую шаль и калитку закрыл. И так получилось, что закрыл навсегда. Концерт был последний перед летними каникулами. В мае начинался футбольно-танцевальный сезон. А у Кнарик мальчишка совсем расхворался. Свозили в область к врачу, тот посоветовал сменить климат. И они уехали. Вроде в августе, а может, и в сентябре – разница небольшая.

А вскоре и сам Филипп Григорьевич откочевал куда-то на Север. Уверял, что родственники зовут и заработки там богатые. Все верно, только перед этими разговорами о родственниках в больницу нашу приехал настоящий главный врач и еще два молодых доктора, и что-то нездоровое между ними возникло, какая-то медицинская тайна.

Слава задарма не дается: один тюрягой за нее платит, другая – потерей жениха, третий – потерей здоровья. И все-таки заезжие звезды иногда ухитряются урвать кусок славушки почти не тратясь, по дешевке.

Почему, спрашиваете? Откуда у них эта фора?

Да от нас же. От нашей собственной дури и зависти. Не можем смириться с тем, что на одном болоте разные птицы водятся – под одними кочками лебеди с чирочками…

Я не Сашку Чиркова имею в виду. Вы не смотрите, что сейчас он скукоженный ходит. Этот Чирок в свое время по левому краю гордым соколом летал, редкий защитник удерживал, и болельщики из объятий не выпускали.

Знали бы, какой футбол в те годы был! Какие страсти на стадионе кипели! Бурлили и пенились! Это сейчас – придешь, и самое лучшее, если встретишь трех мужиков с банкой пива. Обязательно бывших игроков. Тянет ветеранов на места боевой славы. Того же Чирка или Силантьича. Правда, с памятью у некоторых что-то стало. Одно – с ног на голову, другое – с больной головы на здоровую. Силантьича, например, послушать, так его чуть ли не в сборную сватали на место Хурцилавы. Или этот, придурок лагерный, как его… фамилию не вспомню, а кличка у него была – Баня. Во вторые Стрельцовы метит. Тоже, мол, если бы в молодости не посадили, он бы… А сам вышел на поле раза три с половиной, когда играть было некому. Единственное, что умел, – ауты выбрасывать, это ему доверяли, ну и, конечно, балетки с формой носить. Вчера его в пивной видел. Как же все-таки его по паспорту… не вспомню. А Баней звали, потому что его мамаша банщицей работала. Тогда футбольные кликухи чаще всего по отчеству давали. Разумеется, если имя у отца не затертое. Кого-то Данилой звали, кого-то – Федюхой. Помню, в Добрыни из Питера каждое лето Серега Мурашов приезжал, такой технарь был, похлеще любого циркача мячом жонглировал, а по отчеству – Елистратович. Его для удобства Кастратом звали. И не обижался. Потому что играл классно. А если батька у игрока – Володя, Алексей или Анатолий какой-нибудь, тогда уже смак терялся. Но для кликухи и место работы годилось. У Юрки Батурина, который теперь физиком в школе трубит, батька лесозаводом заведовал. И Юрку по этому случаю Поленом звали. Хорошо еще – не дубиной. Он как раз в защите играл. Кто-то к нашим воротам рвется, а на стадионе рев: «Полено, лупи его! По костям ему, Полено!»

Болели так, что в соседней области слышали, если наши гол забили. Это ничего, что до границы с соседней областью девятьсот метров, все равно приятно.

Теперь на стадионе, как в санатории для престарелых, а раньше, как на ярмарке: шум, гам и развлечения на любой вкус. Кто в волейбол с девочками поигрывал, кто в теннис тюкал, тут же на лавочках и картишки мусолили, а на поле если не парни, то пацанята постоянно мяч гоняли. Или пенальти на высадку били, пара на пару. Игра такая была – двое в воротах, двое бьют, потом меняются местами. Кто меньше забил – вылетает. Все играли – и шпана, и начальство – без разницы. Пластались, не жалея ботинок, в кино опаздывали, мужик на одиннадцатиметровую отметку рвется, а жена за рубаху в клуб тянет. Крики, смех, слезы – мексиканские страсти. Солдаткин, главный инженер теперешний, вот уж азартен был. Он, кстати, до того как в кресло забраться, играл прилично. Он и тогда с лысиной бегал. В районе его Бубукиным звали, играл такой в «Локомотиве» и в сборной, тоже лысый и тоже нападающий. Водился он здорово, такие кружева на поле плел, только по калитке часто мазал, а когда в начальство выбился, толпа уже ни одного промаха не прощала, чуть что и: «Конторщик», «Контра», а те, кто на работе выволочку от него получал, те и похлеще выражались. Выжили игрока с поля. Правда, и возраст у него поджимал, да и замена появилась.