Владимир Лорченков - Усадьба сумасшедших (сборник)

Как я понял из текста, старая дура получила задание от редакционной коллегии написать очерк о каком‑нибудь уроде. А поскольку малышей с восемью ногами и пупком во лбу в тот день в роддомах не наблюдалось, «журналистка» вышла на проспект Штефана, взяла в охапку маленького засранца, отвела в редацию, поила его чаем и болтала. А мальчик рад стараться – переврал все что мог. У него нет папы, мамы и бабушки.

Есть! – все они стоят за моей спиной, восторженно дышат в затылок, выражая непонятно дикий восторг родителей непутевого сына. Даже это происшествие с маленьким братом Артема, — которого еще не нашли! – они воспринимают, как очередную легенду о сорви–голове старшеньком. Ну, они‑то почти спились, а вот старушка…

«Кишиневские новости». Какое пренебрежение фактами, проверкой информации, точными данными! Какая халатность, оплошность! Когда я писал в эту газету, то «пунктуальность, сто раз проверь, один — напиши» снились мне по ночам, и даже по утрам. Но я не состоял в штате «Новостей», поэтому они драли тексты, снимали за это четверть гонораров и позволяли своим «работникам с многолетним стажем» врать. Врать, упиваясь собственным враньем. И обворовывать меня, да, обворовывать – старикашка Гугевич только и делал, что башлял себе из моих гонораров за то, что переставлял слова в моих же материалах. Он называл это «работой над текстом». Он психопат, этот старинный гномик! Он довел меня до неистовства и чувства дикого страха перед окружающим миром. Ему то ли сто, то ли сто двадцать три года, и он получил орден за операцию под Ватерлоо. Старикашка пишет отвратительные стихи, и их издает его же газета мизерными тиражами. Я в восторге от его приспосабливаемости! Да, едва не забыл – он до сих пор рад стараться пощупать толстые коленки сорокалетних «девчонок». Бесспорно, это, учитывая его возраст – преступное деяние, иначе говоря – педофилия.

Я отдаю газету родителям, и выхожу. Мы снова едем, на этот раз – к другой бабушке мальчуганов. Мальчуганчиков. Они не вызывают у меня ни малейшей симпатии, хотя я и прихватил их фото из семейного альбома, на всякий случай. Мальцы еще слишком глупы, чтобы играть в старинную газетную игру «напиши обо мне», но я‑то на нее так нагляделся, что ненавижу каждого, о ком пишу. Я расскажу вам сейчас об игре «напиши обо мне», пока наш давно не мытый поросенок — «Жигуль» пробирается через колдобины Данчен.

«Напиши обо мне» – это тетка с девятью детьми, сорока собаками, племянницей – сиротой, в общем, тетка со всем этим, у которой сгорел дом. Причем он не просто так сгорел, его подожгли буржуи. Не простые буржуи – они строят бензоколонку и хотят поиметь землю, на которой стоит дом многострадальной тетки. И вот тетка приходит, а я радостно беру ее под микитки.

Здравствуй, печаль и радость моя, если бы только знала, Мадонна, как много значат для меня твои золотые коронки, морщинистая кожа и гнилое дыхание! Ах, почему у них всех такое гнилое дыхание? Они раздражают меня и заставляют думать о смерти. Я не хочу, мне противно думать о ней так, ведь смерть в моем понимании куда прекрасней чьего‑то застарелого кариеса и инфекции ротовой оболочки!

Простите, я продолжаю. И вот эта тетка сидит на моем стуле, вытирает слезы грязным платком и ноет. Я внимаю ей. Но у нас разные цели. Она хочет чтобы я, вернее газета, — олицетворение бога для сельского класса постсоветских пространств, — помог ей. Но ничего не писал в газете. Потому что трое ее детей попрошайничают на рынке по приказу мамы, кобелей она продает на трансплантацию органов, а сирота племянница делает минет прохожим за десять леев. Торопитесь, пока у малышки не развился кариес! А он будет, будет обязательно, потому что они отвратительно питаются, чистят зубы один раз в день, а надо два, и не ходят к дантисту, хоть это и недорого. О, торопитесь, пока у малышки не развился кариес! Она такая свежая, и если бы только помыть…

А у меня цель – первая полоса. Фото сгоревшего дома. Читательское – «молодцы, заступаются за народ». Повышение тиража. Имиджа. Крутости. Поэтому после того, как статья опубликована, тетка может пойти в задницу. Хотя бывают разные тетки. Одна ходила по редакциям, с просьбами помочь ей и ее дочурке уехать в Израиль. Папа помер от работы, родственников нет, а вот в Израиле – есть, но нельзя связаться, оу, ау! Муторная дама, непонятная. Но клянусь, что Гугевич пощупал пухлые коленки дочурки. Только пусть не удивляется, когда узнает, что дочурке – тридцать лет, что она не дочурка, а племянница, и не племянница, а трансвестит из террористической корпорации «Именем Бин Ладена».