Мартина Хааг - Самая-самая, всеми любимая (и на работе тоже все о’кей)

— Большое спасибо, можете снять театр… Вызываем следующего. Номер шестьдесят пять!

Я выхожу в фойе. Как-то уж слишком быстро все прошло. Я даже толком не успела показать, на что способна. Продемонстрировать свое актерское мастерство. Хотя, конечно, они торопятся и им некогда выслушивать весь текст целиком. Я здороваюсь с Агнетой Хелин, с которой мы вместе учились в театральном училище Калле Флюгаре. Она всерьез подошла к делу и вырядилась с ног до головы во все оранжевое. Даже оранжевая подводка вокруг глаз. И сверху, и снизу.

— Ой, Белла, привет! Боже, сколько лет, сколько зим! Даже не знала, что ты все еще играешь. Как прошло прослушивание? Хорошо?

— Да так, — отвечаю я, — меня и слушали-то всего минуту. А я думала…

— Слушай, да тебе еще повезло! Знаешь Элизабет из театра «Перу», ей даже театр не дали надеть. Сама-то я весь текст прочитала. Два раза от начала до конца, без перерыва. По-моему, я им понравилась. По крайней мере, мне так кажется. Может, посидим в кафе? Тебе ведь сказали, что после прослушивания они вывесят на дверь список с фамилиями тех, кто их заинтересовал? Прямо как в Театральном училище. Хотя ты, по-моему, провалилась на первом туре вступительных, да? Сама-то я несколько раз доходила до третьего, уже почти прошла, хотя нутром чувствовала, что это не мое, а когда меня вместо этого взяли в школу Жака Лекока в Париже, я наконец поняла, почему так и не попала в Театральное училище — в глубине души я все же туда не хотела, и приемная комиссия наверняка это почувствовала, что-то, видимо, такое от меня исходило, внутреннее сопротивление какое-то. И вообще, я скорее южанка по темпераменту, к тому же Скорпион, причем весьма ярко выраженный, так что Франция мне по-любому лучше подходила, — балаболит она.

Мы заходим в небольшое кафе на другом конце парка. В витрине стоит механическая пластмассовая кукла — повар метрового роста с густыми бровями и мерзкой ухмылкой. В руках у него скалка, которая ходит вверх-вниз. Рывками. Хм, что бы нам такого выставить в витрине, чтобы завлечь сюда как можно больше посетителей? О, не купить ли нам механического монстра с приступами эпилепсии и кухонной утварью в руках? Отличная мысль, интересно, сколько он стоит? Всего-то 4000 крон, идеальное приобретение, от посетителей теперь отбоя не будет!

Мы садимся за свободный столик у окна. Агнета машет молодому человеку, который сидит у выхода и читает газету.

— Помнишь его? Учился на курс младше нас. Тоббе. Правда, тогда у него были длинные волосы, — говорит Агнета, очищая мандарин. Она аккуратно складывает куски кожуры один в другой на салфеточке. — Ну, как поживаешь? Дети? Муж? Сама я пять лет как развелась с Пирре, но мы расстались друзьями — чисто по-человечески мы все еще любим друг друга… Ну и вот, Мелькеру уже восемь, а Тимми через пару недель стукнет шесть. Ой, с ума сойти, до чего время летит!

— Нет, детей у меня нет. Пока. И мужа тоже. Я…

— My God [14] Боже мой! (англ.). , как же давно мы не виделись, и чем же ты занималась все это время? Я и правда понятия не имела, что ты все еще пытаешься играть, я думала, я единственная с нашего курса, кому удалась актерская карьера.

— Да так, работала понемногу, рекламные ролики на радио и все такое, потом снялась в нескольких сериях «Сегемюру, до востребования», я там играла уборщицу Юхана Ульвесона [15] Юхан Ульвесон (р. 1954) — известный шведский актер и сатирик. , а до этого проработала год в театре округа Норботтен.

— А, понятно… «Сегемюру, до востребования»… Хотя, честно говоря, я реалити-шоу не смотрю, по-моему, от них только тупеешь, я вообще телевизор почти не включаю…

— Это не реалити-шоу, это…

— Конечно, кроме театральных постановок. Недавно смотрела совершенно потрясающую постановку театра «Орион», они сделали экранизацию…

— Извини, конечно, но «Сегемюр» — это не какое-нибудь там тупое реалити-шоу!

— Слушай, а чего ты кричишь? Белла, да ты вся на нервах. Тебе надо расслабиться. Я понимаю, что ты перенервничала на пробах, но не надо на мне срываться! Господи! — возмущается Агнета, качая головой.

Она дует на чай и смотрит в окно. Наклоняет голову сначала в одну, потом в другую сторону, словно проверяя, не слишком ли сама напряжена. Делает глоток и массирует себе шею. Повар в витрине дергается как сумасшедший.

— А ты больше никого с нашего курса не встречала, Белла? Я тут пару месяцев назад встретила Маттиаса в автобусе, он окончательно забросил театр, работает сиделкой при каком-то инвалиде. Все уверял меня, что ни капли не скучает по театру. Сказал, что наконец-то чувствует, что делает что-то стоящее. Ну, мне-то он, конечно, может заливать сколько угодно. Хотя по нему еще в училище видно было, что он не выкладывается по полной. Как в тот раз, когда мы ездили всем курсом на театральный фестиваль в Авиньон, помнишь? Он только всех тормозил, когда мы решили по-импровизировать на площади. Помнишь, как мы выступали перед прохожими под тем мостом при свете факелов, я исполняла танец живота, все хлопали… а ты что делала?