Банана Ёсимото: Спираль

— Я забуду целую тысячу лет? — Когда она задает этот вопрос, ее высокий голос становится глубже, и, вероятно, из-за этого в ту же секунду я чувствую, что каждое ее слово — правда «Все именно так, как она сказала, — думаю я. — Надо же, целая тысяча лет».

— А наше первое путешествие тоже забудется?

— М-м… Нам тогда было чуть меньше девятнадцати.

— Угу. Помнишь, когда мы брали номер в гостинице, Такай — ехидный старикашка — противно так сказал: «Ах, какая же у вас молодая жена».

— Хоть мы с тобой и одногодки…

— Ты всегда выглядел старше своих лет… Помню, наша комната была слишком широкой, и еще — я боялась темного потолка.

— А когда ночью мы вышли в садик, оказалось, что все небо усыпано звездами.

— Лето пахло травой.

— У тебя была короткая-короткая стрижка.

— А потом мы вернулись в комнату, постелили на полу и уснули.

— Да-а…

— Ты все время рассказывал ужасные истории, и в результате я побоялась идти одна к горячим источникам.

— Ну так мы вдвоем сходили!

— И мы обнимались в открытом бассейне.

— Угу. Представляли, будто мы в джунглях.

— Звезды были такие красивые… да-а… Так приятно вспомнить…

— Знаешь, это ведь похоже на смерть, — внезапно сказал я.

— Что?

— Ну, если все забыть.

— Ну зачем ты? Сразу грустно стало.

— Это как в фильме, — продолжаю, — «Полет над гнездом кукушки» называется.

— Лоботомия, что ли? — Закрыла глаза. — Нет, не думаю. Я забуду только о том, о чем мне совсем не хочется помнить.

— А обо мне забудешь?

— Не-ет… Только мне непонятно, как можно узнать, чего именно я не хочу помнить.

— Давай-ка выйдем на свежий воздух. Тут чересчур тихо. Из-за этой тишины мы сделались слишком уж серьезными.

— Если разговаривать приглушенным голосом, все что угодно покажется серьезным, правда? Можно я чуть-чуть посмотрю, что у него тут на полках?

Мы побродили между полками. Среди прочих безделушек на некоторых полках в укромных местах попадались импортные вещицы. Стеклянные стаканы, поставленные один на другой, поблескивали, как волшебные призмы. Я подумал, что ночью стаканы приобретают особую ценность, не сравнимую с той, которую они имеют днем.

Мы вышли из лавки, как из собственного дома — аккуратно заперли дверь на ключ. Стоило нам сделать первый шаг вне привычных стен, как мы почувствовали в порывах ночного ветра движение времени.

— Пойдем куда-нибудь, выпьем еще.

— Пойдем.

На душе стало как-то легче. Неожиданно, не замедляя шага, она сказала:

— Я тебя везде найду. Вспомню, что бы ни случилось. Ну… в смысле, если забуду.

— Что значит «везде»?

— Это значит, что мы с тобой вместе смотрели на многое, ели многое, делали многое, и теперь в этом мире, в любом его уголке, отражается для меня твой образ. И в прохожем, и в только что родившемся младенце. В узорчатой тарелке, просвечивающей сквозь ломтик сырой рыбы-фугу. В фейерверке на фоне темного летнего неба. В месяце над ночным морем — его вот-вот закроет облако. Ты — это когда, случайно задев чью-то ногу под столом, я говорю «извините»; ты — это когда добрые люди помогли мне собрать рассыпавшиеся вещи и я говорю им «спасибо». А также когда я вижу старенького дедушку, который, похоже, вот-вот отдаст Богу душу, но упорно идет куда-то дрожащей походкой. Ты отразился в городской кошке и в бродячей собаке, в пейзаже, увиденном мною с высоты. В том ветре, который кидается мне навстречу, когда я вхожу в метро. В трели телефонного звонка посреди ночи. И, конечно же, в изгибе бровей другого, но тоже любимого…

— Это ты… о жизни всего сущего, что ли?

— Ага… — Снова закрыла глаза. Потом открыла и взглянула на меня в упор какими-то стеклянными глазами. — Нет, неверно. Это я о ландшафте своего сердца.

— А-а, так вот она — твоя любовь, — протянул я немного удивленно.

И в этот момент…

Я не понял, что все случилось в одно мгновение.

Как это бывает во время удара молнии: свет и звук, обозначив некоторую ирреальность происходящего, отделились друг от друга. Верхние этажи стоявшего напротив дома осветились, вырвались языки пламени, потом с упругим звуком лопнуло стекло и, как в замедленной съемке, осколки соскользнули в темноту.

Буквально через несколько секунд изо всех щелей только что спавшего города торопливо и испуганно полезли люди, и моментально началась сутолока. Издалека послышался приближающийся звук сирены: «скорая помощь» и полицейский патруль.

— Ух ты! Взрыв! — воскликнул я, разволновавшись.