— Ваше преосвященство, — проговорила я, — прошу вас уделить мне несколько минут, от этого зависит моя жизнь…
Он остановился, епископы тоже.
— Вы из Варшавы? — спросил он.
— Да.
— А не могла бы пани прийти завтра? — У него было доброжелательное лицо.
— Нет, для меня это очень важно…
Он посмотрел на часы, я видела, что он колеблется, поэтому добавила:
— У меня нет другого выхода.
— Ну хорошо, — сказал он.
— Но машина уже ждет, — заметил секретарь.
— Ничего, подождет, — ответил кардинал.
Мы вошли в комнату, похожую на кабинет.
На столе лежали какие-то папки.
— Я слушаю тебя, дитя мое.
Неожиданно я не смогла выдавить из себя ни слова, время шло.
— Я была… Мария Магдалина, но… я упала ему в ноги… Он меня простил…
— Аминь, — сказал с пониманием кардинал, хотя после таких слов мог принять меня за сумасшедшую.
— Аминь, — повторила я, чувствуя, как по щекам у меня текут слезы.
— Итак, вы свободны.
— Но я должна креститься!
— Мой костел примет пани с распростертыми объятиями, — изрек он с твердой уверенностью.
— Католический костел меня не хочет… потому что я еврейка, у меня фальшивые документы еще с войны, необходимы свидетели, а у меня нет свидетелей.
— Католический костел принимает пани с распростертыми объятиями, — повторил кардинал.
Он написал что-то на бумажке, потом поставил печать.
«Позволяю подателю сего обряд крещения под
именем и фамилией, какие назовет».
Я окрестилась. Моими крестными были двое случайных прохожих. Пожилая пара. Я подошла к ним, увидев, что они приступили к обряду причастия. Сначала их очень удивила моя просьба, но потом я сказала:
— У меня никого нет, кого я могла бы попросить.
Она посмотрела на него:
— Наверное, мы можем это сделать, Олесь?
Он согласно кивнул головой. Меня крестил тот самый ксёндз, который до этого отказал мне. Не в нем дело. Только Христос-человек в состоянии был понять мою низость. Он являлся моей милостью и прощением. Когда я услышала: «Крещу тебя во имя Отца и Сына и Святого Духа», слово сделалось телом.
Вечером во время ужина ты присмотрелся ко мне с тревогой, а потом сказал:
— Кристина, ты что, закапала себе атропин? У тебя расширенные зрачки.
— У меня все в порядке, — ответила я.
Но ты велел мне водить глазами за твоим указательным пальцем, а потом опустить веки и дотронуться до кончика носа.
Ты не понимал, что я просто счастлива.
Мне осталось закончить только одно дело. Он. Должна была сказать ему, что ухожу навсегда. Я выбрала религию, по которой всю жизнь буду верна одному. Я не могла уже себя делить. Не имела права, потому что он бы мучился. Я знаю, Анджей, твое отношение к религии, но постарайся меня понять. Я поверила по-настоящему. Бог Отец и Мария оставались чужими, мне невозможно было отыскать правду в их нарисованных на образах лицах. Эту правду я нашла в образе Христа. Я точно знала, как выглядит мой Бог и где я его могу найти. Мой Бог всегда оставался доступным, стоило только сесть в самолет до Кёльна…
Мы встретились у него. Долго не виделись, и он меня очень хотел. Снова его темные глаза, в какой-то миг они смотрели на меня сквозь слезы. Я прижала его голову к своим голым грудям, желая спрятать ее в себе, уберечь от удара, который исходил от меня самой. Мы долго лежали без слов, а потом я сказала:
— Больше не приду.
— Почему? — спросил он, освобождаясь из моих рук.
— Потому что я католичка.
— Значит, выбираешь католика, — медленно произнес он.
— Я тебя люблю, — проговорила я, — но не могу быть с тобой.
— А его тоже любишь?
— Да.
— Это против твоей новой религии.
— Возбраняется только прелюбодейство. Я буду любить тебя всегда.
— Не относись к этому так серьезно, — с иронией сказал он и поднялся с постели. — Вы же не венчались в костеле, значит, с ним ты тоже прелюбодействуешь.
— Я знаю, но теперь все будет по-другому.
Он серьезно посмотрел на меня.
— Я открыла самую главную правду — диалог человека с Богом.
— И с кем же ты разговариваешь? С ничем не запятнанной девушкой? Что вы можете друг другу рассказать?
Я молчала, решив не поддаваться на провокации. Он, голый, продолжал кружить по комнате. В какое-то мгновение присел около постели и так сильно обхватил мою голову ладонями, что мне стало больно. Я хотела высвободиться, но не могла.
— О, как же ты прекрасна, моя дорогая, как прекрасна! — На какое-то мгновение мне показалось, что передо мной лицо сумасшедшего. — Глаза твои — как голубки за шторками ресниц… Волосы твои — как стадо коз, пасущихся на предгорьях… Зубы твои — как отара стриженых овец, когда они выходят после купания, — одинаковые, как близнецы, все на месте…
Читать дальше