Мария Нуровская - Письма любви

— По крайней мере, будешь посвободнее, — заметил ты.

Известие от тебя пришло через неделю. Мне дали адрес и предостерегли, чтобы я не привела за собой хвост. Ехать нужно было узкоколейкой до Кларысева, а оттуда большой отрезок пути идти пешком. На перекрестке повернуть направо, никого не спрашивая о дороге. Через двести метров находилась вилла с забитыми окнами. Мне следовало войти со двора.

В Кларысеве уже сгустились сумерки. Пахло осенью, под ногами чавкали мокрые листья. Мне было не по себе в незнакомом месте, в темноте. Наконец я увидела виллу. Обошла и постучала в дверь кухни. Никто не открывал. Дом казался нежилым. Я попробовала еще раз — уже посильнее, кулаком. Через минуту послышался шум и раздался мужской голос:

— Кто там?

— К Войцеху от Ванды, — ответила я.

Двери открылись, и передо мной возник подозрительного вида мужчина: заросший щетиной, с глубоким шрамом на щеке, в углу рта прилеплен окурок.

— Пошли, — коротко произнес он.

Узкой лесенкой мы спустились в подвал. Он ни разу не оглянулся, когда я спотыкалась о какую-то рухлядь. Наконец во мраке вспыхнул прямоугольник света. Я оказалась в сильно прокуренном помещении. Под потолком горела лампочка без абажура. Несколько мужчин играли за столом в карты, среди них был ты. Увидев меня, поднялся. Я с трудом узнала твое лицо. Все быстро ушли, и мы остались одни. Ты обнял меня, и я почувствовала запах сигарет и водки, точнее, самогона. Мы долго стояли, прижавшись друг к другу. Я ощутила напор твоего тела, потом услышала учащенное дыхание. Ты поднял мне юбку. Я боялась, что кто-нибудь войдет, и этот запах самогона… Хотела тебя остановить, но не смогла. Ведь это был ты. Словно читая мои мысли, ты прошептал:

— Сюда никто не войдет.

Ты подхватил меня, и через минуту я уже лежала на кровати с металлической сеткой, которая немилосердно скрипела. У нас даже не было времени, чтобы раздеться. Одним движением ты стянул с меня трусы. Первый раз в жизни ты не считался с моими желаниями. Мне казалось, что ты насиловал меня. А может, все дело в этой обстановке… Ведь ты просто хотел найти во мне убежище от страха и одиночества. Кровать пела, переливаясь на разные голоса. Наверное, сетка была ржавой. Я боялась, что нас слышно во всем доме, однако ничего не могла поделать. Ты входил в меня все сильнее, все больнее, но я сжимала ногами твои бедра: хотела, чтобы ты чувствовал, что я — с тобой. Наконец ты вышел из меня со стоном, застрявшим где-то в горле. И вновь я любила тебя. Такого беззащитного. Мы лежали без движения, и неожиданно я поняла, что ты спишь, даже слегка похрапываешь. Это тоже было мне знакомо. Через несколько минут ты проснулся.

— Неужели я заснул? — с удивлением спросил ты.

Потом мы говорили. Ты рассказал мне, что дело очень серьезное. Начали арестовывать людей, с которыми ты сотрудничал, когда был на конспиративном положении.

— Таким, как я, выносят смертный приговор, — тихо проговорил ты.

— Знаю, — коротко отозвалась я.

— Я вынужден бежать за границу, Кристина. Через две недели меня перебросят…

Твои слова отозвались во мне гулким эхом. Все чувства во мне атрофировались. Откуда-то издалека раздался твой голос:

— Как я могу тебя с ними оставить?

— Ты должен спасаться, — ответила я.

Мы смотрели друг на друга. То неприятное выражение уже стерлось, и я не помнила его. Было только твое лицо, был только ты.

Я должна была прервать письмо, потому что проснулся Михал.

Он очень переживал из-за смерти мамы. Плакал, боялся к ней войти. Я сидела с ним, пока он не заснул на нашем топчане, но он проснулся и подбежал ко мне. Я прижала его к себе, и мы рыдали вдвоем.

— Я был недобрым с ней.

— Неправда, Михалек, — сказала я. — Нам всем было тяжело, но мы ее любили.

Он посмотрел на меня:

— Мы правда любили мою мамочку?

Я молча кивнула.

— Хочешь к ней пойти?

— Я утром к ней пойду, — уже успокоившись, ответил он.

Я проводила его до постели и подержала за руку, пока мальчик не заснул снова.

— Кристина, — уже засыпая, позвал он, — но ты не умрешь, обещаешь?

— Постараюсь, — ответила я.

Михалу было двенадцать лет, но он оставался ребенком.

Я вернулась из Кларысева разбитой. Окружение, в котором я оставила тебя, было удручающим, и, кажется, в будущем нас не ожидало ничего хорошего. Мы должны были расстаться на неизвестный срок. Две недели, повторял во мне глухой голос, две недели… Я готовилась сделать все дела, о которых ты меня просил. Должна была оповестить профессора о том, что с тобой, однако не спешила. Нужно было дождаться известия, что ты уже в безопасности. Я еще раз поехала в Констанчин, точнее, на ту виллу между Констанчином и Кларысевом, чтобы с тобой встретиться. Та же скрипящая постель и наше отчаянное желание быть как можно ближе. Я чувствовала, что ты вновь пытаешься найти во мне спасение перед целым миром и перед собой. Горько было сознавать, что моя любовь так мало для тебя значит. Она не может тебе дать того, что ты ищешь.