Мария Нуровская - Письма любви

В середине июля сорок пятого года мы уезжали в Варшаву, со слезами распрощавшись с пани Цехной и ее мужем. Кроме стычек, которые возникали из-за нашей с тобой связи, в целом нам удавалось уживаться. Мы с Михалом провели в деревне ровно год, ведь мы приехали туда в июле. У меня были свои причины, чтобы любить это место. Тут зарождалась наша взаимная любовь, потому что моя возникла раньше — как только мои глаза увидели тебя. И это не пустые слова, это правда. С первой же минуты нашей встречи начался отсчет моей любви… Здесь я скучала о тебе, здесь за тебя боялась. Часто отправлялась на прогулку дорогой, ведущей к станции, в надежде встретить тебя. Проведывала дикую грушу, у которой мы когда-то отдыхали. Я специально ходила к ней. Иногда брала с собой Михала.

— Почему снова к груше? — спрашивал он меня.

— Ну, ведь она стоит там одна.

— Ты считаешь, что дерево может думать?

— Я уверена в этом.

Он серьезно посмотрел на меня и ни о чем больше не спрашивал.

Лошадка, запряженная в повозку, везла наш багаж, а мы втроем шли пешком. Около груши я и Михал задержались.

— Почему вы остановились? — спросил ты.

— Мы должны попрощаться с грушей, — ответил мальчик. — Знаешь, папочка, ведь деревья могут думать!

Какая жизнь ожидает нас? Чужие люди за стеной. Что им известно о тебе? Ничего хорошего нас ожидать не могло. Но ты сказал: мы попробуем жить нормально. Сходил к профессору, который возглавил отдел в клинике. Он был рад, что ты остался в живых. Я тогда промолчала, но при случае поддразнила тебя:

— Как же ты расхваливаешь своего профессора, ведь он еврей?

Ты усмехнулся:

— Тебе не приходилось слышать, что у каждого антисемита есть свой любимый еврей?

Я вполне разделяла твой юмор.

Странно было видеть на дверях нашей квартиры сразу две таблички: «Портной Иосиф Круп» и «А. В. Кожецы». Кем я была, стоя впервые около этих дверей, и кем стала теперь, спустя год? Конечно, это два разных человека. Их объединяло чувство, которое я испытывала к тебе и Михалу. Оно было своего рода документом, удостоверением моей личности. После войны я хотела вернуть свою настоящую фамилию, но в результате нашего ночного разговора поняла, что должна буду оставить все как есть. Может быть, даже навсегда. Во всяком случае, до тех пор, пока мы будем вместе. Значит, мне придется всю жизнь называться Кристиной Хелинской. Ты спросил, что с моей семьей. Не моргнув глазом, я ответила, что моих родителей нет в живых, а других детей в семье не было. С дальними родственниками мы не поддерживали контактов. Ты почему-то сразу поверил. Но как объясняться с теми, кто будет выдавать мне новые документы? Они могут задать более каверзные вопросы. Я боялась этого, но все прошло гладко. Я получила удостоверение личности, предъявив метрики той Хелинской. Не знаю, принадлежала ли кому-то в действительности эта фамилия. В телефонной книжке я нашла нескольких женщин с этой фамилией. Одну из них даже звали Кристина. Я всегда могла сказать, что я — одна из Хелинских. Тем не менее существование тезки меня испугало. Вдруг это ее метрика?.. Как-то я позвонила и, представившись вымышленным именем, попросила Кристину Хелинскую.

— Я у телефона, — раздалось в ответ.

Хотелось сразу бросить трубку, но я все же пересилила себя.

— Извините, ваших родителей зовут Целина и Вацлав? — спросила я, стараясь говорить спокойно.

— А в чем дело? — не очень вежливо поинтересовалась женщина.

Я, однако, пошла дальше:

— Видите ли, в чем… я ищу Кристину Хелинскую, дочь Целины и Вацлава.

— Вы ошиблись, — ответили мне на том конце провода и бросили трубку.

Потом я даже хотела поехать в Ломцу, но в конце концов успокоилась. Эта проблема исчезла, но появилась другая. Я боялась выходить на улицу, чтобы не наткнуться на кого-нибудь из старых знакомых. Эльжбета исчезла из гетто, когда ей было немногим больше пятнадцати. Но тот, кто хорошо знал меня в то время, узнал бы и теперь. Например, мать… Может, я должна изменить цвет волос или носить очки? Хотя это выглядело бы немного по-детски. Ты ведь знал, что у меня хорошее зрение, а крашеные волосы воспринял бы с удивлением. Мне не хотелось совершать действия, которые вызвали бы у тебя подозрение. Мне и без того было что скрывать. Страх не покидал меня. Всякий раз, когда мы вместе выходили из дома, у меня начинало колотиться сердце. Каждый звонок в дверь заставлял паниковать. На счастье, к нам никто не приходил. В наш звонок иногда звонили по ошибке, обычно это был кто-то из клиентов портного. Однажды я открыла женщине, которая должна была сыграть немалую роль в нашей жизни. В свое время она являлась секретарем одной очень важной личности.