Банана Ёсимото - Спящая

Это было последнее, что я о ней слышала.

Я понятия не имела, почему вдруг о ней вспомнила, причем почти с любовью. Я не особенно хотела снова с ней увидеться, и мне не было интересно, где она и что делает. Тот отрезок моей жизни был настолько заполнен страстью, что в итоге он завращался веретеном, пока не превратился в тонкую ниточку бессвязных воспоминаний. В результате он не оставил у меня особого впечатления.

Зная Хару, я представляла, что она стала дешевой шлюшкой и жила на иждивении у какого-нибудь парижского художника, хотя, возможно, ей посчастливилось найти себе богатого старичка, и теперь она ведет красивую жизнь за его счет. Она из таких женщин. Хару была худой, кожа да кости, манеры всегда неприятно холодные, голос низкий, она неизменно одевалась во все черное. У нее были тонкие губы и постоянная складка между бровями, и она все время жаловалась на жизнь. Но когда она улыбалась, то в ее лице появлялось что-то детское.

Почему-то вспоминать ее улыбку было больно.

Разумеется, когда ложишься спать такой пьяной, то просыпаться – просто сущий ад. Казалось, алкоголь сплющил мое тело, словно на него изнутри и снаружи давило по целой ванне горячего саке. Во рту пустыня Сахара, и даже на то, чтобы просто перевернуться, уходит куча времени.

Я не могла себе позволить начать думать о том, чтобы встать, почистить зубы или принять душ. Невозможно было поверить, что раньше я делала все мимоходом, словно это не доставляло никаких трудностей.

Солнечные лучи, будто стрелы, пронзали мою несчастную голову.

Не получалось подсчитать все симптомы похмелья, до того их было много, и я чувствовала себя настолько ужасно, что хотелось разрыдаться. И не видела хоть какого-нибудь спасения.

Последнее время так проходило каждое утро.

Наконец я решилась и извлекла свое вялое тело из постели. Если бы я отпустила раскалывающуюся голову, то она начала бы болтаться из стороны в сторону, поэтому приходилось держать ее руками, заваривая себе чашку чая.

Почему-то ночи для меня растягивались и становились удивительно длинными, словно резина, а еще они были бесконечно приятными. А каждое мое утро – неумолимо болезненным. Чудилось, что дневной свет ранит меня каким-то острым предметом. Он был мерзким, слишком ярким и упрямым. Просто отвратительным.

Каждая мысль, возникавшая в моей голове, делала меня несчастной. И тут, словно войско, преследующее уже довольно-таки помятого врага, заулюлюкал телефон. Ужасный звук. Непрекращающийся звон так сильно действовал мне на нервы, что сначала я ответила с преувеличенной живостью:

– Алло!

– Ух, ты какая энергичная! – весело приветствовал меня Мидзуо.

Мидзуо – мой бойфренд. Он знал и Хару, и того моего возлюбленного. И когда они ушли со сцены, мы с ним остались вдвоем.

– Нет. У меня похмелье, и голова раскалывается.

– Опять?

– Слушай, у тебя же сегодня выходной? Ты придешь?

– Да, скоро буду, – сказал Мидзуо и повесил трубку.

У него был собственный магазин, в котором продавались всякие вещицы для дома, поэтому по будням он не работал. До недавнего времени я трудилась в таком же магазинчике, но он обанкротился. Было решено, что я устроюсь на работу в новое заведение, которым Мидзуо планировал обзавестись в соседнем городке, и пока что я ждала открытия, до которого оставалось еще около полугода.

Периодически Мидзуо смотрел на меня таким же взглядом, каким и на предметы, продававшиеся у него в магазине, словно думал: «Да, было бы намного лучше, если бы здесь не было этих цветочков… можно было бы продать подороже, если бы вот здесь не был отколот кусок… полоски немного аляповатые, но покупателям они придутся по сердцу».

В такие минуты он просто сверлил меня холодным взглядом, и это было ужасно. Встречаясь с ним глазами, я даже теряла на какое-то время дар речи. Но казалось, будто он изучал и изменения, произошедшие в моем сердце, относясь и к ним как к новому узору.

Сегодня он принес цветы.

Мы ели сандвичи и салат, нам было хорошо и спокойно. Я все еще валялась на кровати, и каждый раз, когда мы целовались, он хихикал и говорил что-то типа: «Просто удивительно, как от тебя пахнет перегаром. Я бы не удивился, если бы твое похмелье через слизистую передалось и мне!» Казалось, будто от его улыбки веет каким-то цветочным парфюмом, чем-то наподобие белой лилии.

Зима уже почти подошла к концу. И хотя в комнате царила невероятно радостная атмосфера, у меня возникло ощущение, что за окном ужасно сухо. Словно порывы ветра упирались прямо в свод неба, скребя его поверхность.