Галина Щербакова: Митина любовь

Вот этой остановки — не баб! — я Мите уже простить не смогла. Я не знала, что я такая. Что это может во мне возникнуть и я сама позову мужчину. И буду звать потом. Я все боялась, чтоб он не стал говорить, мне было бы это не пережить, но он молчал. Всегда. Ты хочешь спросить, как все было?

— Нет, — ответила я, — какое это уже имеет значение?

— Так и было. Еще с войны у меня был порошок. А он тогда мучился болью.

— Я вам не судья, — пробормотала я Фале. — Да и никто вам не судья. Как говорится, за давностью лет…

И тут Фаля заплакала. Она плакала тихо, по-старушечьи, застенчиво сморкаясь и аккуратно подтирая нос, губы и проверяя потом сухими пальцами кожу лица и стесняясь своей возможной неопрятности. Во всех этих ее движениях, мелких и частых, была не просто чисто-плотность, а деликатность, желание не задеть другого своим видом и обликом.

Она уснула как-то сразу, мгновенно, а я, грешница, боялась, что, высказавшись, она не захочет возвращаться и найдет во сне дверь в другие пределы. И что мне тогда делать? Но она проснулась, стала извиняться, а я засуетилась уходить.

Мы обнялись с ней на прощанье, и я поняла, что я люблю эту старуху, получалось, что и она любит меня. Иначе… С чего бы нам так оплакивать друг друга?

Когда вышла, слышала, как Фаля тяжело двигает стулья. А я вот не сообразила это сделать.

Я рассказала все Шуре. Кроме армянина-грека.

— Тоже мне новость, — ответила Шура. — Мы народ-убивец, это давно известно.

— Во мне нет осуждения, — сказала я. — Еще неизвестно, случись мне на дороге две Офелии в веночках и случись в кармане порошок.

— Кстати… — ответила Шура. — Этого не знает никто… Мой дурак Левон давным-давно был в нее влюблен. Он тогда шоферил в горздраве. Любовь снизу вверх. Понимаешь? Но она этого не заметила, она вообще его не запомнила. А он все стеснялся потом с нею встречаться. Его просто колотун бил. Смешно, правда? Левон и Фаля… Хорошо, что мне всегда это было до звезды…