Витольд Гомбрович - Транс-Атлантик

Да расслабить трудно, ибо наперед я Страх должен был бы ослабить. А когда я после долгих попыток немного уговорил мой Страх ради мышц моих ослабнуть, от самого легонького Шипа шевеления снова мышцы мои напрягались и искры из глаз, в черепушку отдается, разрывает, ой, кажись, Земля и Небо лопаются! Он, воя, лягая, шпору из меня с криком страшным выдернул и такую Боль причинил, что я снова в долгое беспамятство впал. Когда ж я очнулся, Счетовода не было, а только Пыцкаль, Чюмкала, Барон — сидят и друг на друга глядят. У меня и в мыслях такого не было, чтоб Друзья мои меня полонили, да и дверь на ключ замкнута не была, встать вот и выйти. Однако, из опасения снова Шпору отведать, я сидел бездвижно и безмолвно. Они тоже сидят. Наконец, зашевелился немного Барон и сразу Чюмкала Шпорой пошевелил, но сказал Барон: «Прошу разрешения к горшкам пойти, еду готовить, ибо сегодня — мой черед». Позволение ему дано было, но только он к горшкам направился, Пыцкаль тут же за ним со Шпорою, а за Пыцкалем Чюмкала следил, с меня в то же время глаз своих не спуская. Опять все там сильно напряглось, а когда еды наготовили, то отпустило слегка и застонал Чюмкала: «Боже, Боже, Боже…»

И понял я тогда, что нет надежды.

*

Не стану я надоедать Читателю Дорогому мелочным описанием мук моих, в капкане той шпоры изведанных. Да, Капкан то был, Капкан, в который мы, как крысы и как хрюки какие попали, а все из-за Счетовода. И когда каждый раз Шпора слегка ослабевала, из отрывочных Барона и Чюмкалы душеизлияний, из глухих Пыцкаля стонов я правду узнавал.

А все началось с того, что после Дуэли, когда я с Томашем к эстансии Гонзаля направился, Барон через Чюмкалу Пыцкаля на Дуэль вызвал за то, что ему Пыцкаль по башке заехал. Через Чюмкалу, говорю вам, вызов был сделан, потому что когда Барон с Пыцкалем вместе с Дуэли возвращались на жеребцах своих, Чюмкала из канавы вылез (их поджидаючи, в канаве сидел), а злой был (думал, что они его нарочно от секундирования Гонзалю отстранили, чтобы Дела его попортить и к Прибылям не допустить) из канавы, стало быть, вылез и говорит: «Жеребцы, жеребцы, а все-таки вам больше Кобылы подошли бы, ибо вы сами видать Кобылы-то и есть, да у Кобылы в секундантах были, так, стало быть, Кобылы вам…» Так их поддел, опять под ними Жеребцы заплясали, а Барон захотел ему промеж глаз сапогом врезать, но, вместо того, чтобы ему врезать, Пыцкаля в ляжку пнул, потому что Чюмкала на землю сел. Сидит, стало быть, Чюмкала, а там Пыцкаль Барона в ухо: «Ах ты, такой сякой, чего меня пинаешь?!» Говорит Барон: «А за что ты мне по башке стукнул?» Говорит Чюмкала с земли: «Ой, чтой-то Кобылы кусаются, верно к дождю!..» Тут жеребцы заскакали-заплясали. Ну вот: Барон Пыцкаля в ухо, кровь вскипела и один другого на дуэль вызывает (а Чюмкала Кобылами обзывает), и уже все больше и больше на новую дуэль лыжи вострят, потому что срам той, с Путо стрельбы отмыть желают. Когда же, вызывая-обзывая так друг друга, они к Бюро подъехали, попросил Барон Счетовода, чтобы тот от его имени Пыцкаля теперь уж pro forma вызвал: на саблях или на пистолетах. Но говорит Счетовод: «Что ж я вызывать буду, коль вы пули боитесь, не зря, небось, люди поговаривают, что Дуэль та без пули была, так вы, поди, и эту Дуэль без пуль захотите… ой, Жеребцы-то вы, жеребцы, да только из пустого Пистолета и Порохом стреляете…» А Чюмкала: «Кобылы, кобылы…» Тогда Барон с Пыцкалем на них, бить их хотят, однако в конце концов на водку все вместе в Райтшулле пошли. Там Барон и Пыцкаль кричат, шумят, что хоть на когтях, хоть на Цепях, хоть на Вилах, но до последней крови, до самой до смерти… Сердятся, друг на друга да на Счетовода наскакивают, тут и Мельницу, и Заклад друг другу выговаривать стали, и уже все старые обиды, оскорбления, несправедливости из вековечной давности поднялись и как живые перед глазами встали. Тогда говорит Счетовод: «Есть у меня Шпоры с шипом сильно загнутым; так вы вместо того, чтоб на цепах биться, лучше уж на Шпорах этих… но Шпоры-то эти не для кобыл, а кажись только для Жеребцов!..» А Чюмкала: «Кобылы, кобылы!» Крикнули они: «Жеребец!» И просят, чтоб им Шпоры те прикрепили, что враз ими насмерть зарежутся! Ну и всадил Барон Пыцкалю шпору свою, Пыцкаль — Барону: как в Капкан попали, шевельнутся не могли. Счетовод сделался белее стены, глаза выпучил и шпору себе прикрепив, подлетел к ним и так их поколол, так изничтожил, так окровавил немилосердно, что они как Псы взвыли, Пеной изошли; и в небо вой бил из этого места Ужасного. С того момента Мука началась, Голгофа, этот Союз, Капкан Сатанинский-дьявольский.