— А куда ты, живая, от нее денешься…
— Не знаю… Но хочу князя по этому делу.
— Их сейчас как собак… Купи себе титул и тусуйся.
— Давай лучше выпьем, — сказала Ольга. — За сча-стье Кулибина. В конце концов, он отец Маньки. Зачем ушел, дурак? Потерпел бы чуток… Нет вру! Он мне не нужен… И никто на сегодня не нужен… Я объявляю пост… Буду молиться и вынашивать в сердце образ… Как Агафья Тихоновна или как ее там…
Свалился, как снег с карниза. Дальний родственник по линии отца. Ольга смутно помнила его матушку, которая приезжала с Урала, когда она была девчонкой, невероятно окала и говорила: «Ложьте, ложьте». Именно это слово она употребляла чаще других — а может, его неправильность так врезалась в память? Поэтому, когда раздался телефонный звонок и некто сказал, что он Вася Тамбулов, Ольга чуть не сказала ему: «Ложьте, ложьте», — засмеялась, смех естественным путем организовал радушие, гостеприимство, и Вася, как теперь говорят, нарисовался.
Это был большой бородатый дядька в больших мятых вещах, от него пахло хорошим одеколоном, который был использован не раз-два, а уже вошел в природу тела, в нитки вещей. Это было приятно и неожиданно. Оказалось, что он замдиректора большого института, которого нет ни в одном справочнике, что сам он уже сто лет членкор, что в Москве бывает часто, но первый раз останавливается частным образом — на гостиницу у института нет денег.
Он был необременительный гость: уходил рано, возвращался поздно, от Ольгиной стряпни отказывался по причине какого-то своего порядка еды. Вечерами они разговаривали. Его интересовало, как выкручивается в этой жизни Ольга, платят ли учительницам зарплату во-время. Он рассматривал дорогие безделушки, что стояли в серванте, хорошие картины, которые она давным-давно купила у одного теперь успешного художника, который был в свое время полунищим и стоймя стоял на морозе в Битце, чтобы продать хоть что-нибудь. Ольга покупала тогда интуитивно, завороженная мистическими сюжетами, явлениями фей и гномов, а больше всего солнцем, которое почему-то существовало на картинах в образе луны. Странный лунно-солнечный свет был почти вязким, но не мешал принцессам и принцам быть легкими и воздушными. В этом была некая странность и неправильность, но она-то и завораживала. Были случаи, когда ее просили протереть картину, подозревая на ней густоту пыли, хотя это была густота света.
Тамбулов разглядывал все тщательно и тоже провел по картине пальцем.
— Здесь отсутствует притяжение земли, а есть притяжение света. Но это не свет солнца…
— Луны, — сказала Ольга.
— И не луны… Видите точку слева? Свет идет оттуда… Вы чувствуете? Движение цвета?
— Я просто люблю эти картинки. Я их не анализирую. Мне с ними тепло, и все. Это выше анализа.
— Это вы скажите детям в школе, когда покажете им «Троицу» или «Сикстинскую мадонну». Пусть они их очувствуют…
Ольга ответила, что в школе сначала учила детей строчить простыни, а сейчас занимается тем, что спасает школу от нищеты: достает мел, реактивы, контурные карты и прочую дребедень. Она сама не знает, зачем это ей, потому что давно живет не с официальной работы, что она то, что теперь называется «челнок», но даже уже и не «челнок». Им она была, когда это называлось спекуляцией. Сейчас на нее работают трое-четверо молодых и здоровых, а она все определяет по магазинам. Ее «негры» очень быстро становятся самостоятельными и уходят в одиночное плавание, но всегда кто-то начинает и кому-то надо идти в поход в первый раз.
— В своем деле я бандерша.
Ольга поймала себя на том, что зачем-то мажет себя дегтем. Или чем помечали позорников? Так вот, она рассказывает постороннему человеку то, о чем умный бы промолчал, а она — нате вам, нате!
Но дело было сделано, Тамбулов стоял и раскачивался на носках, серьезный такой. Членкор.
— Очень интересно, — сказал он. — Купеческое, торговая жилка оказались в нас ближе всего к выходу. Хотя ломали через колено именно это. Вот и вы, дама московского разлива, с высшим образованием, а стали торгашкой…
— Замолчите! — закричала Ольга.
— Да не обижайтесь! — засмеялся Тамбулов. — Мне нравится моя мысль. Она безоценочна. Я вас не только не осуждаю. Я вас приветствую и думаю, не возьмете ли вы под свой патронаж мою дочь. Сидит безработная и расчесывает себя до крови. При том, что никаких особых талантов нет. Ну, инженер. Это же так… Слово из семи букв.
— Ну знаете! — засмеялась Ольга. — Вслух меня никто так не анализировал. Слушайте, давайте выпьем. Этот разговор в сухую не идет.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу