Джули Тиммер - Лишь пять дней

Нейра как-то сказала Маре, что существует мнение, будто сочетание темных волос и голубых глаз очень редко встречается и это признак исключительной красоты. Рассматривая супруга, сопевшего рядом, Мара еще раз убедилась в справедливости этих слов. Том постоянно был предметом различных желаний, как мужских, так и женских. Сколько же приглашений и предложений он отклонил за последние двадцать два года?

И сколько ему понадобится времени после ее смерти, чтобы их принять?

Она отняла руку от груди супруга.

Поднявшись, Мара вышла из супружеской спальни, направилась в комнату дочери — краткий обход перед тем, как пойти в кухню к ожидавшему ее компьютеру. Это была ночная привычка — подоткнуть одеяло дочери, переполовинить количество игрушек, которые девочка уложила рядом с собой, поцеловать Лакс и прошептать «я люблю тебя», прежде чем устроиться в кухне за столом, чтобы почитать или просто «побродить» по Интернету.

Мара застыла у кровати дочери, завороженная ее ровным дыханием, потрясенно уставившись на хрупкое плечико, торчащее из-под одеяла. Так она стояла, пока не подкосились ноги. Тогда она села на край матраса, но вдруг поняла, что перевешивает кровать и дочка сползает. Мара легла рядом, все теснее прижимаясь к маленькому тельцу.

Она обняла девочку, придвинула ближе к себе, зарылась носом в тоненькие волосы и вдохнула. Всегда, когда Лакс на ночь принимала ванну, ее волосы пахли шампунем и немного медом. Наверное, поселился в волосах…

Ведь пять дней в неделю Мара собирает ей завтрак: белый хлеб с маслом и медом, пять небольших морковок, бутылка воды и, конечно, пачка печенья. И горе тому, кто забудет положить печенье!

Мара провела носом по шее ребенка и почувствовала что-то липкое. Ухмыльнувшись, она представила Лакс в столовой, увлеченную разговором с подругой Сьюзан и размахивающую сэндвичем. Малышка наверняка почувствовала на шее мед и той же рукой с бутербродом вытерла его. Девочку вряд ли расстроило, что она измазала себя медом, может, она пожала плечами и, как ни в чем не бывало, продолжила разговор.

Том называл ее «мисс Грязнуля».

Мара притянула Лакс еще ближе. Почувствовала ребра под рукой, ощутила стук сердца, отбивающего ритм. Она наклонилась и прижалась губами к пижаме, ткань оказалась грубой, когда губы коснулись ее. Мара вновь вдохнула запах дочери.

Том говорил, что у малышки нет утреннего запаха изо рта, что она пахнет вся. У них не было другого ребенка, чтобы сравнить, но их удивляло, что к концу ночи Лакс пахла чем-то кислым: сочетание пота и засохшей слюны. Если она не принимала ванну на ночь, то к этому добавлялся еще и запах еды, что она ела накануне. Тому не очень нравилось, но Мара считала, что это самый лучший запах на свете.

Женщина закрыла глаза и вдохнула вновь, прижимаясь как можно теснее к Лакс, пытаясь запечатлеть в памяти драгоценное ощущение тепла маленького тела, выпуклого позвоночника, небольшой головы. Запомнить, как она пахнет, как звучит ее дыхание во сне — маленький всхлип перед каждым выдохом. Как она выглядит — такая спокойная, тихая, маленькая…

Рыдания рвались наружу, ужасный всхлип заставил Мару инстинктивно обнять дочку сильнее. Лакс пошевелилась и попыталась повернуться, но с одной стороны мешало тело матери, а с другой — куча игрушек.

— Что, мама? — Лакс высвободилась из объятий и в смятении проснулась.

— Все в порядке, дорогая. — Мара встала. — Я пришла поправить одеяло, и мне показалось, что ты замерзла. Я легла рядом, чтобы согреть тебя, и уже ухожу, спи!

Она наклонилась, чтобы поцеловать Лакс в щечку, и почувствовала облегчение и одновременно грусть, увидев, как та мгновенно начала клевать носом.

Мара вышла в коридор, и у нее снова подкосились колени, она схватилась за стену, чтобы не упасть, и усилием воли удержалась. Она слышала тихое посапывание дочери и, в темноте прикрыв глаза, сразу же представила себе узенькое плечико, которое в такт дыханию опускается и поднимается. Вспомнила запах ее тела и остатков меда.

Изо рта вырвался тихий стон, прежде чем она заставила себя замолчать и приложила руку к животу. Отчаянное желание вновь ощутить подле себя маленькое тельце болью пронеслось по всему телу, и она вернулась в спальню дочери.

Услышав всхлип в конце выдоха дочери, она быстро приложила руки ко рту, но тяжелый стон, громче предыдущего, уже вырвался наружу. Лакс пошевелилась, и Мара отступила назад в коридор.

Нет, это слишком скоро!