Виктор Голявкин - Избранные

— Осторожно!

Но в общем-то мы хорошо устроились. Попробуй-ка проходи целый день!

— Клементи! Клементи!

— Сахар! Сахар!

— Кофточки! Кофточки!

— Пирожки! Пирожки!

— Бетховен! Бах! Моцарт!

— Американские штаны! Чистейшие американские штаны из английского материала!

— Не рваная, не новая, отличная рубашка!

— Сто отдашь — пятьсот выиграешь!

— Купите! Купите! Купите!

— Клементи! Клементи! Клементи!

— Бетховен! Бах! Моцарт!

Когда хлеба нет, я не плачу. Вернется мой папа, он мне привезет много хлеба. И мандарины, большие, оранжевые мандарины…

Моя мама теперь курьер. Я помогаю маме. Мы вместе с мамой разносим бумажки, разные документы. Боба сидит с Фатьмой — ханум. Целый день разносим бумажки, сдаем почту, ходим по учреждениям. А в воскресенье идем на толкучку. Там мы продаем наши ноты. У мамы замечательная работа. На работе дают обеды. Можно брать сколько хочешь супов. Мы взяли двенадцать супов! Целая огромная кастрюлька. Мы несем кастрюльку и радуемся. Слышно, как булькает суп. Это суп с лапшой. Мы сольем жидкость и вынем лапшу, а из лапши спечем пышки. Пышек выйдет, наверно, немало. Как-никак — двенадцать супов! Порядочно. Каждому по три пышки. Или же по четыре. По скольку же выйдет пышек?

— Не плескай, — говорит мама, — будь осторожен!

— Дорогу! — кричу я. — Дорогу!

Никто не знает, что мы несем. Все думают, это простой обед. А это двенадцать супов! Видел бы нас сейчас папа. «Вот молодцы, — сказал бы он. — Столько супа! Неси, Петя, не выплескай, ну, молодчага, Петя. Я вижу, ты мальчик хороший. Ты помогаешь маме. Ты молодчага, Петя!»

Мы подходим к нашему дому. Нас ждет Олимпиада Васильевна.

— Здравствуйте, — говорим мы.

— Здравствуйте, — говорит Олимпиада Васильевна.

Мы проходим в комнату.

— Вот тут, — говорит Олимпиада Васильевна, — я принесла ребятам…

Мы смотрим на сверток в ее руках.

— Что это? — спрашивает мама.

— Две буханки… вот пусть ребята возьмут… хлеб…

— Две буханки, — говорит мама, — так много… так дорого стоят…

Мы с Бобой берем по буханке.

— Я вам еще принесу, — говорит Олимпиада Васильевна.

М а м а. Ну как там Гоша?

О л и м п и а д а В а с и л ь е в н а. Вы скажите мне, как Володя…

М а м а. Опять не пишет…

О л и м п и а д а В а с и л ь е в н а. Ну ничего, напишет.

М а м а. Беспокоюсь я.

О л и м п и а д а В а с и л ь е в н а. Ну, это вы зря.

М а м а. Да вот только несчастье у нас. Мы ноты продали. Свои и чужие. Так вот там были ноты Добрушкиной… вы не знаете Добрушкину… Так вот она в суд подать хочет… «Отдайте, — кричит, — мои ноты! Где мои ноты?» А я их продала случайно…

О л и м п и а д а В а с и л ь е в н а. Я одолжу вам денег. Вы ей отдайте, и все…

М а м а. Вот спасибо! Но я не могу вернуть скоро… Если вашему сыну, Олимпиада Васильевна, нужно заниматься, пусть он приходит, я кое-что покажу ему, я ведь тоже училась, хотя консерватории не оканчивала…

О л и м п и а д а В а с и л ь е в н а. Спасибо, Валентина Николаевна, он у нас бросил музыку. Не любит он музыку… А вернете потом. Вот приедет Володя…

М а м а. Ой, только бы он вернулся… Мой Петя тоже не любит музыку. Они все не любят. Нечего у них спрашивать, нужно учить. А то потом скажет: «Я был тогда ребенком, я не понимал, нужно было меня заставлять». Сейчас-то война, не до музыки…

О л и м п и а д а В а с и л ь е в н а. Может, вы и правы.

М а м а. Безусловно права.

О л и м п и а д а В а с и л ь е в н а. Володе привет от меня. Не забудьте. Он золотой человек. Мне ваша семья очень нравится.

М а м а. Это правда. Семья у нас хоть куда! Продать нечего…

О л и м п и а д а В а с и л ь е в н а. Нет, вы напрасно…

М а м а. Пусть будет напрасно. А что Гоша? Что он не зашел? Мне ваш Гоша нравится. Он такой энергичный!

О л и м п и а д а В а с и л ь е в н а. Наболтал он тогда. Он всегда болтает, болтает, потом говорит: «И зачем я тогда болтал?»

М а м а. Чего болтал?

О л и м п и а д а В а с и л ь е в н а. По-вашему, он ничего не болтал? ( Смеется ). Вот видите, а он переживал.

М а м а. Что вы, Олимпиада Васильевна! Я просто вас не пойму. Вы меня расстраиваете…

О л и м п и а д а В а с и л ь е в н а. Зачем вам-то расстраиваться? Мне нужно расстраиваться. А вам нечего расстраиваться. Не забудьте привет Володе. Я очень прошу, не забудьте. И не расстраивайтесь…

М а м а. А вам-то чего расстраиваться, Олимпиада Васильевна?

О л и м п и а д а В а с и л ь е в н а ( задумчиво ). Когда началась война, мой Гоша отправил все вещи, всю мебель куда-то родным. Он боялся налетов. «Наш город будут бомбить в первый день!» — орал он. А вышло наоборот. Все вещи его там сгорели. Все шкафы разбомбили…