Джон Рэй - Спаситель мира

— Что у вас под лентой? — неожиданно спросил он. — Что под ней?

Незнакомец фыркнул и, широко ухмыляясь, поднялся.

— Кроссовки «Найки», — прислонившись к поручню, объявил он. — Из мусорного контейнера у магазина «Фут локер» на пересечении Бродвея и Восемнадцатой…

— Отстаньте от меня! — прошипел Ёрш.

К его удивлению, незнакомец тут же сел.

— Ты один из нас, — проговорил он. — Коллега!

Ёрш промолчал и демонстративно уставился в пустоту.

Незнакомец вытянул ноги и вывернул стопы, поставив их, как танцор в первой позиции.

— Порой я разуваюсь, — проговорил он. — Например, когда пересекаю Мусаконтас.

— Мусаконтас, — повторил Ёрш, чувствуя, как сжимается горло. — Тихая река.

— Да, — кивнул незнакомец, — она самая.

— Вы — Голландец!

Голландец достал из кармана расческу и ловко, даже грациозно, провел ею по волосам.

— Я Уилл, — представился Ёрш. — Уильям Хеллер. Хезер Ковингтон сказала…

— Порядок, Уилл, полный порядок. Допустим, ты решил купить дом… — Он показал расческой на Ерша. — Сначала переночуешь в нем или сразу купишь?

— Дом? — переспросил Ёрш, неожиданно вспомнив, как рисовал Эмили.

Голландец кивнул.

— Так ты переночуешь в нем или сразу купишь?

Ёрш покачал головой. Это правда Голландец? В поисках ответа он глянул в окно, но увидел лишь запотевшие стены и дренажные отверстия. Ни шифров, ни штрих-кодов, ни граффити. Тайное откровение исчезло, неужели и из памяти стерлось?

— Переночую ли я в доме или сразу куплю? — Ёрш обдумал вопрос. Перед мысленным взором возникло лицо Эмили и медленно превратилось в дом. — Да, сначала переночую.

— Умница! — Голландец подался вперед. — Обязательно переночуй, до самого утра останься, проверь уровень эктоплазменной активности.

— Моя мать была домом и Эмили тоже, а я был листом бумаги или сигаретой, или кроватью.

Голландец задумчиво хмыкнул.

— Как тебе Рафа?

— Хезер Ковингтон, — уточнил Ёрш. — Она звала меня малышом, солнышком и деточкой. Она увела меня по туннелю на самое дно мира, в комнату с клетчатым одеялом и синим чемоданчиком. У меня ничего не получилось… В паспорте я видел фотографию маленькой белой девочки по имени Хезер Ковингтон, но она почернела из-за доктора Зизмора.

— Ковингтон, — повторил Голландец. — Как интересно!

— Она так себя называла, — пояснил Ёрш. — И я ее тоже. Я рассказал ей о Черепе и Кости.

Голландец встрепенулся.

— Что тебе известно о Черепе и Кости?

— Я сказал Хезер Ковингтон, — испуганно залепетал Ёрш, — сказал Рафе…

— Заткнись! — прошипел Голландец. — Я состоял в том ужасном обществе!

— Череп бледный, тощий, неказистый, — проговорил Ёрш, — а Кость габаритами напоминает…

— Они управляют планетой, — перебил Голландец. — Они контролируют ее производительность. Они фактически повышают температуру.

Объяснения Голландца подняли невидимый занавес, и Ершу открылась истинная суть мира. Он вспомнил платформу, хвост поезда, график роста температуры. Без Черепа и Кости он мог не услышать зов. Он считал их врагами, побежал к желтому краю платформы, как следует пнул двери, и они открылись. Разве это был не знак? Сев в поезд, он тут же стал возвеличенным, благословленным, освященным. Он скользнул в туннель, как штепсель в розетку, и туннель отдал ему все.

— Температура не повышается. Больше не повышается, — объявил Ёрш и показал на живот. — Там ничего нет! Я занимался сексом.

— Ты занимался сексом? — удивленно переспросил Голландец.

— Да, — кивнул Ёрш. — Зов велел освободить то, что живет внутри меня. Он назвал это особым пожертвованием. Я принес жертву сегодня утром. Внутри меня жил мир, а я жил внутри…

— Господи Иисусе! — воскликнул Голландец и запрокинул голову. — Малыш, кого интересует, что живет внутри тебя?

С рельсов донесся жалобный плач — или гневный вопль. Когда поезд проезжал Восемьдесят шестую улицу, Ёрш сжал один кулак, когда Семьдесят седьмую — сразу оба.

— Говори правду! — потребовал Ёрш. — Ты ведь врешь! — Голос звучал не громче жалобного плача рельсов, но слова с отчаянной решимостью рвались из горла. — Говори правду, Голландец! Когда я сидел в обгоревшей машине с проколотыми колесами, мимо прошла женщина. Она сказала, что в баке кончился бензин, и он действительно кончился. Она назвала меня песиком и привела в пятиугольную комнату.

— Этого недостаточно! — объявил Голландец, едва шевеля губами. — Недостаточно! — Самое обычное слово прозвучало как приговор, как колокольный звон в мертвом воздухе.