Генрих Сапгир - Летящий и спящий

Можно, конечно, не поверить, что в России есть всё. Ну и останешься в дураках. Потому что сразу — ничего интересного. И почерк — подделка. И стул новодел. И Никифор Никифорович — старый сумасшедший. И жена твоя — кухарка, а не первая любовь.

Сейчас осень. Я беру из ящика театральный перламутровый бинокль — тоже память, поворачиваю обратной стороной — и направляю в окно. Там, в глубине России, среди красновато-желтых сияющих на солнце рощ и сиротливых в дожде полей — в черноземе утонешь — вижу, идет сухой узловатый Никифор Никифорович, чисто выбрит, в широкой шляпе Шаляпина, в длинной шинели Брусилова, держит суковатую палку Державина, из одного кармана торчит вазочка Пушкина, из другого — Рафаэль и Леонардо, свернутые в трубочку. Рядом с коллекционером бежит тамбовский волк, и глаза его сверкают распутинскими рубинами из сияющих сумерек. Такой сюжет картины.

Я видел сон. Отчего бегут люди с рюкзаками, катят коляски со скарбом, подушками? Осветленные испугом глаза. Индия завоевала Россию. Индия — это же не страшно. А в Москву вошли. Видите, сколько цыганок и цыганят. Легион. Главные цыгане в белых «мерседесах» едут. Черными бусами завидущие цыганские глаза по городу раскатились. Вот и спасаемся — со всем, что есть дома ценного. Унесут.

— А у нас мебель складная, мы ее в карманы положили.

— А мы всю аппаратуру в уши спрятали, пусть блестит у девочек. Будто сережки. Выдирать же не будут.

— А я люстру на голову надел.

— Снимут.

— Одно утешение: ненадолго здесь табором станут. Они же кочуют.

Вижу: вдали колоннады современых зданий на червовом и пиковом закате. Огни снизу вверх этажами гаснут — от здания к зданию. Это цыгане идут. Мы с женой лезем на антресоли, скидываем сумки и чемоданы. Главное — мне рукописи не забыть.

Все ближе гаснут огни. Скоро здесь будут.

В полутемном пустом музее под портретом Велимира, на газете, на пыльном полу без трусов, раздвинув полусогнутые ноги, ты его торопила. Серая полураскрытая щель — и только-то?

Нет, он сразу освоился в этой стране, он прозрел в ослепительное (неожиданно с хлопаньем взлетели), он погрузился в восхитительное, шевелящееся лунными складками (то ли птицы, то ли иное), он уходил все дальше и дальше — странный путешественник — и возвращался, всхлипывая от восторга, чтобы скорее снова уйти… И как можно дальше — в розовую лиловость… И возвращался, все возвращался, начиная раздражаться, проявляя дурной характер, стремясь одним переходом, одной перебежкой, прыжком (какие далекие там в горах фигурки, флажки!) — и умереть в небе оргазма!

Между тем глаза видели: белые волосы, мотающиеся по пыльному полу, этажерку, похожую на «Летатлин», на стене фотокопии рукописей, самолет-этажерку, почему-то кусок стекла, окна РОСТА (треугольные людишки) и все эти «дыр бул щир», когда-то новые, теперь бесконечно устаревшие, как монокль в воловьем глазу Давида Бурлюка…

Ты тихонько постанывала, прислушиваясь: не щелкнет ли ключом уборщица. Или телефон позвонит — из отдела. Вот затенькал в соседней комнате… Тенькает и тенькает… Ты почти увидела хмурую усмешку подруги — твоей начальницы… Но нельзя же не подходить бесконечно. Разом сжав колени, ты выскользнула, оставив ошеломленного путника на полдороге.

Но ты знала: через день все повторится. А вообще-то вы глубоко женатые люди. У вас не было будущего в стране будетлян.

У нашей пожилой знакомой, что в соседнем доме, умерла собака-колли от легочно-сердечной недостаточности. Кашляла, не могла даже лечь на подстилку, но при виде моей жены пыталась вилять хвостом. Возили к врачам до последнего дня, не помогло. В лифте собака вдруг закричала, коротко, пронзительно. «Как наш Рик, помнишь?» — сказала жена. Почему собаки так страшно кричат перед смертью? Слишком по-человечески.

Обрушилось горе на одинокую старую женщину, все равно как ребенок умер. Надо было похоронить. Приехал на машине женатый сын. Положили длинное узкое тело — рыжая волокнистая шерсть, оскаленная морда да хвост — в большой пластиковый пакет. Будто и не было собаки.

Вечером повезли за город. Далеко везли. Движение на шоссе, милиция то и дело. Осень к зиме, темнеет рано. Наконец на той стороне — ободранный лесочек у обочины. Там сын выкопал яму. Вытащили черный пакет из багажника. Когда через дорогу несли, проезжающие мимо «Жигули» даже взвизгнули — так резко затормозила машина. Водитель из окна чуть не вывалился. Шутка ли, двое в темноте волокут чье-то небольшое тело, черное, к свежевырытой могиле.