Виталий Бернштейн - Долгий полет (сборник)

– В самый корень смотришь, тетя Дашенька. Тебя не задурить. Конечно, разворовывают все, что только можно.

– Разбаловался народишко… Может, и вправду – лучше бы ничего не менять? Раньше порядка больше было.

– Порядок тот на крови держался. Хоть прав, хоть виноват – всем молчать было приказано. Так тоже жить нельзя.

– И то верно, милок. Когда партийные наши не могли власть поделить, друг друга к стенке ставили, туда им и дорога, паукам в банке. Но зачем они над простым народом так измывались? Я из деревни происхожу – такого в молодости насмотрелась… Однако к чему за примерами далеко ходить. Вот давай про собственную мамочку историю послушай, она ведь тоже крестьянского роду. Сказывала она тебе о семье своей, о родителях?

– Немного: что хлебопашествовали где-то на Харьковщине, что отец и мать ее давно умерли.

– Вот-вот, всю правду не говорила. Когда ты уже уехал, как-то сидели мы по-вдовьи вдвоем, вечер долгий – она разоткровенничалась. Мол, не хотела сына против советской власти настраивать, жить ему тут, среди волков этих, – уж лучше, чтоб не знал… Семья ихняя многодетной была, по тем временам дело обычное. Мамочка – младшенькая. Жили хорошо, дом большой, добротный, под железной крышей – один на всю деревню. Потому что родители трудились всю жизнь, спины не разгибали. А отец к тому же не пил – ни капельки. Всякой рвани и пьяни, которые работать на своей земле не любили, и тогда по деревням хватало. Людишкам этим очень глаза кололо, что вот живет рядом сосед, таким же наделом владеет, а в доме достаток. И крыша железная. Когда начались колхозы, пришло в деревню указание – составить список кулаков. Послали список в город, а в нем под номером один – имя деда твоего. Уже ходила молва, что имущество кулаков будут забирать в колхоз, а их самих – в Сибирь.

Тетя Даша повернулась к божнице, перекрестилась.

– В ночь перед выселением помолилась твоя бабка пресвятой деве Марии, положила ее иконку своей младшенькой в кармашек и отвела на дальний конец деревни к родственникам. Мол, приютите, не дайте дитю пропасть вместе с нами. А приказ строгий был – все семьи кулацкие от мала до велика в теплушки грузить, чтоб и духу их не осталось. Когда пришла утром комиссия эта по раскулачиванию, в ней и свои, деревенские, тоже были. Знали они уже, что младшенькая дочка кулака у родственников затаилась. Но даже у них язык не повернулся, чтобы приехавшему начальству доложить, грех на душу взять. Так и спаслась твоя мамочка.

– А с остальной семьей что было?

– Доходили потом в ту деревню слухи. Мол, выгрузил конвой семьи кулацкие прямо в снег посреди Сибири. Там и померли почти все в первую зиму от голода и холода… Надо же, что партийные делали. Хуже фашистов. Фашисты хоть над чужими народами так измывались. А эти – над своим.

– Вот видишь. А ты только что сомневалась, надо ли было их власть менять. Теперь-то хоть свободно говорить можно.

– Свобода, конечно, дело хорошее… Но иногда людям и покушать хочется.

– Яшка вчера как раз на эту тему со мной распространялся. Дескать, в России сейчас идет первоначальное накопление капитала. То есть самые шустрые разворовывают все, что можно, и друг друга помаленьку отстреливают. А потом, когда капитал этот накопится окончательно в руках тех, кто жив остался, начнется нормальный капитализм, и экономика заработает. Кто его знает, может, на самом деле так нужно.

Тетя Даша с сомнением покачала головой, но спорить не стала.

По телевизору передавали сводку московских новостей. Вчерашняя дикторша обворожительно улыбнулась Алику с экрана:

– За истекшие сутки ненамного продвинулось следствие по делу об убийстве сотрудника Ойл-банка Мясникова. Как мы уже сообщали, его труп был обнаружен в понедельник утром в лесопарковой зоне «Покровское-Глебово». Согласно данным судебно-медицинской экспертизы, смерть наступила в ночь на понедельник, через несколько часов после того, как он прилетел в «Шереметьево-2» из Нью-Йорка. Мясников ездил в Соединенные Штаты по служебным делам. На след убийц выйти пока не удалось. Вместе с тем через сотрудника Министерства внутренних дел, который просил не называть его имени, наш корреспондент сумел выяснить, что сам Мясников за свои сорок три года не раз вступал в столкновения с законом. Первый тюремный срок он получил в восьмидесятых годах. Тогда в составе группы работников Министерства рыбной промышленности он участвовал в контрабандном вывозе за рубеж больших партий черной икры, упакованной в стандартные жестяные банки с надписью «Кильки». Оказавшись досрочно на свободе, Мясников в годы «перестройки» активно включился в финансовый бизнес. В девяносто втором году он провел шесть месяцев в тюрьме под следствием – в связи с деятельностью финансовой компании, на чьи счета поступали в качестве кредитов большие суммы из Центрального банка; потом эти суммы исчезли вместе с самой компанией. Однако судья не усмотрел убедительных доказательств участия Мясникова в этой афере, и его освободили. По случайному стечению обстоятельств теща судьи, скромная пенсионерка, купила вскоре просторную дачу в Подмосковье… По поводу криминального прошлого Мясникова наш корреспондент звонил в Ойл-банк. Представитель банка разъяснил, что там ничего не известно о противоправной деятельности Мясникова в прошлом. Напротив, за годы работы в банке тот показал себя человеком высоких моральных качеств. Его потеря очень тяжела для банка.