Виталий Бернштейн - Долгий полет (сборник)

Ушла комиссия – торопилась, надо было ей за вечер все двенадцать семей кулацких оповестить. А в хате засуетились женщины. Казалось бы, все уже было давно собрано. Но опять под руководством бабки Катерины стали Фрося и Настенька развязывать узлы, что-то докладывать.

Дед Василь не принимал участия, уселся в горнице на топчане, застеленном цветастым ковриком. На колени к нему Гришка сразу забрался. Очень скучал Гришка по отцу и оттого еще сильнее к деду тянулся.

– И чего опять прыгают, глупые, – кивнув на суетящихся баб, сказал ему дед. – Перед смертью не надышишься.

Часа через полтора, закончив возиться с узлами, запыхавшаяся Катерина присела на топчан возле мужа. Сморщилась, приложила ладонь к середине груди.

– Никак давит опять? – участливо спросил он.

– Ага. Давит – не вздохнуть… И что за болезнь такая привязалась. Дня не проходит, чтоб не прихватило.

– Может полежать тебе?

– Ничего, отпустит помаленьку.

Одетый в полушубок, вошел в горницу Захар. Бледный, потерянный. Приблизился к сидевшим на топчане родителям, медленно повалился на колени. За его спиной то же повторила Ганна.

– Вот проститься пришли, благословение родительское получить, – запинаясь, сказал Захар. – Батя, маменька, неужто расставаться нам? Вымолвите сейчас хоть словечко одно – и с вами поедем… Я ведь и сам себе не мил оттого, что вы в одну сторону, а я в другую. Батя, батя, что молчите-то?

– Не молчу я, хлопчик… Порадовал ты меня очень словами этими – это и есть родная кровь. Только слишком большой подарок будет фараону усатому, если вся моя семья в распыл пойдет. Оставайся, хлопчик. Нет на тебе никакой за то вины – это мы с матерью тебе говорим. Живите с Ганной, детишками обзаводитесь. А когда подрастут, расскажите им всю правду, что с нами сделали. Такое ни забыть, ни простить.

Ткнулся Захар лицом в материнские колени, затрясся. Заголосила Ганна. Плакали Катерина, Фрося, Настенька. За компанию захныкал и Гришка. Только у деда Василя глаза оставались сухими, он медленно оглядывал свое плачущее семейство, крестил каждого…

Обманула комиссия. Пришли к Иванчукам не утром – в разгар ночи, часа в три. Решило начальство, что это самое удобное время, пока прочий люд спит. Проснутся – а в селе уже чисто, «мироедов» нет.

Когда забарабанили в дверь, первой Катерина услышала. Она еще до того проснулась – опять боль в груди прихватила. Открыла Катерина дверь, мимо нее ввалились в хату трое вооруженных людей. Да двое во дворе остались, один из них местный, из колхозного правления. Уже стояли во дворе две подводы наготове.

– Быстро! Собираться! – подгонял проснувшихся Иванчуков один из вошедших, видимо, старший, у него на поясе кобура с наганом висела.

На дно подвод, на сено, побросали узлы. В первую подводу усадили деда Василя с Катериной и Настенькой. Во вторую – Фросю с сыновьями: Гришкой и грудничком Митюхой. Тот на Фросиных руках даже глаз не открыл, причмокивал во сне благодушно.

Никогда раньше не приходилось Гришке просыпаться так рано. И спать ему хотелось, и любопытно было – глухая лунная ночь, от сена на дне подводы исходит горьковатый полынный запах, скрипят колеса, шагают по бокам двое пожилых дядек, охотничьи ружья за спиной. На выезде из села их уже ждут другие подводы. Оцепенев, сидят в них кулацкие семьи. Некоторые женщины плачут беззвучно, прощаются с родным селом навсегда. Вокруг охрана… Вытягивается цепочка подвод на дорогу, что идет в Каменку, на станцию. А по пути к ним еще подводы присоединяются, из соседних сел.

Пока добирались до Каменки, небо на востоке посветлело. Стоит на путях эшелон, вагоны товарные, двухосные. Возле эшелона уже другая охрана, посерьезнее – в военной форме, с винтовками. Споро они работают, опыт, видать, накопили немалый. Подъезжает подвода к открытой двери вагона, людей с нее быстро загоняют внутрь, туда же забрасывают узлы. На смену пустой подводе без задержки подъезжает следующая. Охранник у двери счет ведет – даже Митюху на руках у Фроси не забыл учесть.

После того, как их вагон, хвостовой в эшелоне, заполнился, общее число людей охранник записал мелом на наружной стороне двери. И она закрылась. Скрип подвод переместился к соседнему вагону.

Внутри вагона, с обоих его концов, сколочены двухэтажные нары. В середине, между нарами, – свободное место. Там стоит небольшая железная печурка с выведенной наружу трубой, да еще пустое ржавое ведро – его назначение позже прояснилось. От стенки до стенки на нарах умещаются шесть человек, а если постараться, то и семь. Возле потолка, по бокам от скользящей на шарнирах двери, – два небольших затянутых решеткой оконца. И еще два – на противоположной стенке.