Вера Колочкова - Из жизни Мэри, в девичестве Поппинс (сборник)

– Хм… А ты-то откуда знаешь? Ты же молодой парень, а не разведенная тетка.

– Знаю. Я маму помню, когда отец вот так же нас бросил. Ты знаешь, как она поначалу злобничала? Я ее боялся – жуть… Все время из дома сбежать хотел. Она и отца мной все время шантажировала, и на весь оставшийся мир обижалась, такой издерганно-страдающей была. А я так сильно все это переживал.

– Это ты про Анастасию Васильевну рассказываешь? – округлила на него глаза Катя.

– Ну да… А что, не похоже?

– Не-ет….

– Да в том-то и дело! А я ведь и правда тогда из дома сбежал. Скитался где попало, чуть не пропал совсем. А потом она меня через милицию разыскала. Представляешь, я ее и не узнал! Будто перевернуло ее всю, перетряхнуло разом. Такая вдруг в ней внутренняя работа началась. Помню, каждый день за что-то у меня прощения просила, за все детские обиды и унижения. И все тихо так приговаривала: «Гришенька, неужели это я была? Стыдно-то как… Ты прости меня, сынок». А потом и у отца прощения попросила. Видно, было за что просить. Так мы по-другому жить и начали. А сейчас смотрю на нее – счастливее человека на свете нет!

– Да… У вас дома счастьем пахнет.

– Так что твоя сеструха определенно в чем-то права. Потому что с ходу прощает, ее не надо обстоятельствами мучить да перетряхивать, как пыльный мешок.

– Так все равно же жалко… – опять загорячилась Катя. – Чем плохо, если у нее в жизни все хорошо будет?

– А хорошо – это как? Ты хочешь, чтобы к ней муж вернулся?

– Да вот теперь и сама не знаю, нужен ли ей этот придурок? Что ж за жизнь у нее такая будет – на его комплексы любоваться? Вот ей бы другого какого мужа найти, а? Хотя с тремя детьми кто ее возьмет…

– И здесь ты не права, Катерина! Вот я, например, когда полюблю, мне все равно будет, сколько у моей женщины детей. Хоть трое, хоть пятеро. Дети – это ж так здорово! Вот смотри – лежит кроха в колясочке, а потом из нее красавица-умница Антонина вырастет, а потом она станет уважаемой Антониной Анатольевной. А почему ее так назвали, не знаешь? Необычное какое-то имя, из тридцатых годов.

– А так маму нашу звали. А Веньку в честь отца Ленка назвала. А Сеньку – в честь его друга детдомовского. Жили когда-то в детдоме в далеком сибирском городке Венька, Сенька и Тонечка…

– Хм… Ты прямо как сказку рассказываешь!

– А это и есть сказка! Мне Мамасоня много в детстве таких сказок нарассказывала! А ей когда-то – мама с папой.

Катя замолчала вдруг, словно осеклась на полуслове, резко отвернула голову, сглотнула судорожно горлом.

– Эй, ты чего? – дернул ее за толстую рыжую косу Гриша. – Ты чего, рыжик?

– Да так… Пройдет сейчас…

– Кать, а ты от природы такая рыжая?

– Да. А что, некрасиво?

– Наоборот! Сейчас все девчонки специально в такой цвет красятся, а у тебя свое. И коса у тебя такая…

– Какая? – обернулась к нему с улыбкой Катя.

– Толстая-претолстая. Как в сказке про королевишну. Ты всегда так волосы заплетаешь?

– Ага. У нас в классе все девчонки с волосами уже бог знает чего наделали, а мне неохота!

– Почему?

– Так они ж дурью маются, на своих родителей сердятся, протест свой выражают. А мне протестовать не перед кем, вот и хожу себе с рыжей косой. И Мамасоне нравится, и Ленке.

– Я смотрю, ты и глаза тоже не красишь. И губы.

– Ага. Это у нас семейное, наверное, – засмеялась Катя. – Не любим мы себя приукрашивать. Какие есть, такие есть! Умылись – и пошли в мир. Принимайте нас такими, и все тут!

В коляске закряхтела, проснувшись, Тонечка, вылупила удивленно-бездонные, будто промытые голубым светом глазки. Щечки ее покрылись нежным и румяным младенческим загаром, кудрявые русые волосы задорно топорщились из-под панамки в разные стороны. Не ребенок – ангел чистый!

– Ты проснулся, котенок мой? – засуетилась вокруг нее Катя. – Ну, вставай, вставай. Давай, потопай немножко по дорожке. Пойдем свои маленькие делишки сделаем вон за тем кустиком, пока никто не видит. Сейчас домой пойдем, обедать будем. И дядю Гришу тоже накормим. Пойдешь с нами, дядя Гриша?

– А то! С такими красивыми девчонками – да хоть на край света! – расплылся в улыбке Гриша и, помахав близнецам рукой, весело крикнул: – Эй, мужики, пошли быстрей, нас тут дамы на обед пригласили.

– Это твоя сестра, да? – показал Гриша на большую фотографию, просунутую между стеклами старой «стенки».

– Да. Это Леночка. А вот это Мамасоня.

– Симпатичные… Только разные совсем.

– Ага.

– А в твоей сеструхе что-то и правда есть такое… Как бы это выразиться… Трогательно-умное, вот! Интересная, должно быть, девчонка. С изюмом.