Вирджиния Эндрюс - Сад теней

Признаться, я была потрясена. Стены были затянуты пышным камчатным шелком, окрашенным в клубнич-но-розовый цвет, более яркий, чем розовато-лиловый ковер толщиной не менее десяти сантиметров. Я направилась к кровати и на ощупь ощутила мягкий мех ковра. Какой же женщиной была мать Малькольма? Может быть, кинозвездой? Что почувствовала бы я, если бы спала в этой постели? Я не могла удержаться, чтобы не прилечь на эту кровать, не почувствовать ее соблазнительной чувственности. Может быть, именно этого хотел и Малькольм? Может быть, он верил в эту кровать? Возможно, я недооценила моего любимого мужа; то, что ускользало от меня в сумерках, и что я мучительно искала в нем, был тот атласный блеск, та чувствительность, о которой мне раньше не приходилось и мечтать.

— Кто разрешил тебе входить сюда?

От неожиданности я присела. В дверях зловеще вырисовывалась фигура Малькольма. На мгновение мне показалось, что он приближается ко мне с любовью, но внезапно я увидела странный блеск в его глазах, искажавший прекрасные черты его лица. Ледяной холодок пробежал у меня по спине. Я задыхалась и прижала руки к горлу.

— Малькольм, я не слышала, как ты вошел.

— Что ты здесь делаешь?

— Я… я делаю то, что ты приказал. Я изучаю наш дом.

— Это не наш дом. Это не имеет ничего общего с нашим домом. — Голос его показался мне ледяным, словно исходил с Северного полюса.

— Я лишь стараюсь угодить тебе, Малькольм. Я хотела лишь побольше узнать о тебе и решила поближе познакомиться с твоей матерью, а значит, и с тобой.

Все было так нереально и приводило меня взамешательство. Я почувствовала, что забрела в чьи-то грезы о прошлом, а не окунулась в само прошлое.

— Моя мать? Если ты полагаешь, что, узнав что-либо о моей матери, ты лучше поймешь меня, то печально заблуждаешься, Оливия. Если ты хочешь, чтобы я рассказал тебе о моей матери, то я удовлетворю твою просьбу.

Я опустилась на шелковые покрывала. Мне стало не по себе, когда он склонился надо мной.

— Моя мать, — с горечью начал Малькольм, — была очень красива. Очаровательная, живая и любящая. Для меня она воплощала весь мир. Я был тогда невинным, несмышленым и доверчивым. Тогда я еще не знал, что со времен Евы женщины предавали мужчин. Особенно женщины с прекрасным лицом и обворожительным телом. О, она была обманчива, Оливия. За ее очаровательной улыбкой и задорной любовью таилось сердце шлюхи. — Он направился к ее шкафу и рванул на себя дверь. — Взгляни на эти платья, — сказал он и достал нежное тонкое платье и бросил его на пол. — Да, моя мать была светской дамой веселых 90-х годов.

Он вытаскивал нарядные вечерние платья, отделанные кружевом, большой веер из изогнутых страусиных перьев и швырял все это на пол.

— Да, Оливия, она была первой красавицей каждого бала. Там она шлифовала свои чары.

Он направился к позолоченному туалетному столу в глубине алькова. Все это тщеславие запечатлелось в зеркалах. Как будто во сне, он взял с туалетного стола гребешок для волос в серебряной оправе и расческу.

— Эта комната стоила целое состояние. Мой отец потакал всем ее капризам. В ней царил необузданный дух свободы. — Он остановился и произнес: — Коррин, — словно имя матери могло отвести ее чары от стен, погруженных в сон.

По его взгляду я поняла, что он снова увидел ее, идущую по толстому розовато-лиловому ковру, а за ней волочился длинный шлейф ее платья. Я представила, что она, конечно, была безумно красива.

— Отчего она умерла?

Он никогда не раскрывал подробностей из ее жизни в наших беседах, хотя я, в свою очередь, подробно рассказала ему о смерти матери. Я полагала, что ее смерть была так трагична и печальна, что он не мог об этом спокойно рассуждать.

— Она не умерла, — бросил Малькольм сердито. — Здесь, во всяком случае. Может быть, ее сгубила тоска. Тоска от того, что все твои желания сбываются, тоска от того, что дана полная свобода твоим инстинктам.

— Что это значит, она здесь не умирала? — спросила я.

Он обернулся ко мне и направился к двери, как будто выходя из комнаты.

— Малькольм, я не могу быть твоей женой и не знать ничего о твоем прошлом, не знать того, что известно всем людям вокруг.

— Она сбежала, — произнес он, не оборачиваясь лицом ко мне.

Затем он обернулся.

— Она сбежала с другим мужчиной, когда мне едва исполнилось пять лет, — он словно выплевывал слова изо рта.

— Сбежала?

Это известие повергло меня в ярость. Он подошел и сел со мною рядом на кровати.