Владислав Вишневский - Время «Ч» или хроника сбитого предпринимателя

Это наблюдение поразило СанСаныча. Такого явления он ни у кого из своих бывших женщин, никогда, в такой ситуации, не замечал. Не было такого. Нет!.. Может, не так внимательно смотрел, собой был занят? Может быть! Тогда всё по-другому было…

Потом это отображение вдруг исчезало, и лицо, выражение, становилось просто милым и любимым лицом его Елены-Желанной. Любимой! Прекрасной! Но того, высветленного, состояния уже не было. Ровно до следующего мгновения! А он, это явление, всякий раз ждал… И с удивлением, к удовольствию своему, вновь замечал, радуясь и улыбаясь встрече. Оно каждый раз было чуть другим, но именно таким, по особенному высветленным изнутри. Он, ей, об этом удивлённо и с восхищением сказал. Она, как-то по-особенному ему улыбаясь, ответила.

— Не правда всё это! Ты придумал, — и счастливо рассмеялась.

Кстати, и голос — потом! — у неё тоже был другим. Играл всеми красками обертонов: ёмкий, наполненный, спокойный, будто воркующий. Снова нежно поцеловав его в губы, она повторила.

— Выдумщик ты мой! Любимый!

— Нет-нет, это так. Точно!

Она шутливо закрыла его рот своим поцелуем.

— Выдумщик! Выдумщик!.. Я знаю. Я всё про тебя знаю!

— Что такое? Что ты про меня знаешь? — притворно насторожился он.

— Всё-всё!

— Ну-ка, ну-ка, говори! — хмуря брови, грозно потребовал он.

— Нет, не скажу.

— Ах, ты, интриганка!.. — неожиданно резко сграбастал её в охапку, приподнял, хотел было подмять под себя, но она, смеясь, ловко вывернулась из его рук. Он вновь поймал её за талию, притянул к себе, ища её губы, глаза, шею… Она, смеясь и дразня его, извивалась, отталкивая и высвобождаясь, но это трудно было сделать, почти невозможно. Конечно, невозможно, — ему удалось прижать её к себе, найти ртом её губы, уже полуоткрытые на встречу, и они замерли в глубоком и долгом поцелуе, и он вновь овладел ею, податливой и желанной.

Потом, уставшие, они молча лежали рядом, ощущая себя расслабленным, умиротворённым, счастливым целым. С одним сердцем, одними чувствами, благодарные друг другу. Нарушив тишину, она тихонько, едва слышно спросила:

— Сань, а ты любишь свою жену? Только честно.

Он не удивился вопросу, чуть нахмурился, вздохнул.

— Да… — помолчав, ответил ровным голосом, без интонаций. Потом уточнил. — Наверное. Да и сын у меня. — Это произнёс определённо, как главное. — И дочь!

Она лежала молча, не шелохнувшись, закрыв глаза, слушала. Повернув к ней лицо, он спросил.

— А ты?

— Ну, я!.. — воскликнула Лена, и замолчала. Потом, с грустью произнесла. — Тоже, наверное. — И добавила. — Но не так, как тебя. Совсем не так! Да и не любовь это уже у нас с ним, наверное… Ну скажи… Скажи, как можно любить опустившегося, жирного, всегда пьяного человека…

— Как, пьяного? — удивлённо переспросил СанСаныч. — Он же у тебя, как я понял зав кафедрой! Учёный! Заслуженный там чего-то… Профессор!

— Да ладно, профессор он! Науку он давно забросил. Водку по вечерам на кафедре, с такими же слабаками, как он, или на гаражах пить, это да, тут он, действительно профессор. Закроются, и пьют. Никак поверить не могут, что советская дармовщина для них закончилась. Что нужно как-то перестраиваться, принимать новые условия, и идти дальше. Дальше идти… Не стоять! А он, нет, говорит, из принципа никуда не пойду, плевал я на эту вашу перестройку. Палец об палец для неё не ударю. Каждый день, теперь, говорит, поминки по коммунистической партии буду справлять. Представляешь? И справляют. Целую группу таких же дураков в институте собрал, и пьют. Семья уже и не нужна, только водка. Зла просто нет! Ну, скажи, как я его могу любить, как? Да никак! А он злится, и пьёт ещё больше. А потом лезет… Брр! Ф-фу! — она содрогнулась, теснее прижалась, замолчала.

СанСаныч тоже поддался грустному настроению, тоже задумался. А у меня-то почему дома ничего не складывается? — размышлял он. И не жирный совсем, и не пью, и всё прочее, а душе дома холодно, не тянет домой. Зачем, почему жена оттянула на себя детей и сама отошла?.. Или это он отошёл — он помог, создав расстояние… Нет, — отмахнулся, — дети, это другое. Это выше. Дело в жене, в Татьяне. От женщины тепло должно идти, от неё… Она — притягательный, желанный магнит. А он, чувствует если не явное сопротивление, то уж дистанцию, это точно. Зачем это? Почему нет такого вот, как сейчас с Леной, понимания, почему нет тепла такого, нет блаженства от наслаждений… Почему всё не так? Пробовал быть и внимательным с женой, и нежным, и ласковым… Но такого взаимного состояния открытости и тепла ни разу не возникало. Тело жены не отзывается, не слышит его. Оно для СанСаныча закрыто. Почему? Почему же другие открыты? Обидно. Другие женщины отзываются — ещё как отзываются! — он же это хорошо чувствует и слышит, а жена — нет. Он — музыкант, пусть и в прошлом, но фальшивую ноту в целом хоре звуков отлично слышит. Это и в музыке коробит, а уж в постели, наигранность, искусственность, тем более слышна. Все попытки поговорить, растормошить, найти другие какие-то варианты, способные, быть может, доставить жене такое же наслаждение, как и ему, — она или прерывала, обижаясь, либо с укором отмахивалась: «За кого ты меня принимаешь?!» Чёрте что!