Денис Драгунский - Вид с метромоста (сборник)

Я смотрю на нее. Теперь она выглядит просто отлично. Наверное, думаю я, лучше, чем тогда, когда она была юным существом в маечке, с бантиком на макушке.

– Не покупайте мой альбом! – умоляет она. – Не открывайте его! Поклянитесь! Клянетесь?

– Клянусь, клянусь, – говорю я.

И вот в этот самый миг я вдруг понял, кто был мой умерший друг, и вся его жизнь, и наша с ним дружба за секунду пронеслась передо мною.

Но когда проснулся – напрочь забыл. Но на всякий случай проверил нагрудные карманы своих пиджаков. Думал, вот так сумею вспомнить. Нет. Не вспомнил.

Мне приснилось, что я поступил в монастырь. Но так как я уже стар и душа моя изъедена грехом гордости, сказал мне настоятель, что мне назначается особое послушание. Меня посылают работать уборщиком в гостиницу. Суть в том, что меня, человека довольно известного, вполне могут узнать отдельные постояльцы. Мне надлежит смиренно вынести их вопросы и, может быть, злые насмешки или обидную жалость.

– Отвечать следует: «На всё воля Божья», – сказал настоятель.

– А можно сказать, что я теперь в монастыре и таково мое послушание?

Настоятель подумал, покрутил пальцами четки и сказал:

– Ладно. Можно.

Вот я останавливаю тележку перед номером. Беру ведро, швабру и корзинку разных бутылок, щеток, губок и прочих уборочных принадлежностей. Отпираю дверь, вхожу в номер.

Это обычный номер с большой двойной кроватью. Сбоку дверь в санузел.

На помятой кровати сидит женщина. Довольно молодая – самое большее тридцати лет – и вполне красивая, стандартной блондинистой красотой. Длинные ноги, ухоженные ногти, скромные часики, аккуратная стрижка.

– Извините, – говорю я, делая шаг назад.

– Что вы, что вы, – поспешно говорит она. – Это я пришла чуть раньше. Мне сказали, что номер еще не готов, я думала, что у вас чекин в два часа, как везде, а оказалось – в три! Вообще-то это легкое жульничество, – она неестественно улыбается, – гостиница крадет лишний час из первых суток, но я понимаю, – улыбается она еще шире и еще принужденнее, – что лично вы тут ни при чем… Но я не хочу торчать целый час в холле или в баре… Так что давайте, давайте.

– Позвольте перестелить постель, – говорю я.

– Сначала туалет! – говорит она. – Там грязно.

Мне кажется, что я где-то ее видел. Но нет, мне только кажется. Я выбрасываю эту мысль из головы.

В туалете очень грязно. Хлопья засохшей грязной мыльной пены на раковине. На полу нассано, унитаз в потеках, за унитазом клочья волос и бумажки сами понимаете с какими следами. Я, смиряя отвращение, зная, что это работа над своей душой, начинаю уборку. «Господи, – повторяю я, – милостив буди мне грешному, милостив буди мне грешному», и так много раз…

Вдруг слышу мужской голос:

– Здесь кто-то есть?

– Убираются, – говорит женщина. О, это плебейское «убираться» вместо «делать уборку»! Но я смиряю гордыню и повторяю: «Господи, милостив буди мне грешному…»

– Вот черти, – говорит мужчина, распахивает дверь туалета и этак небрежно, барственно, – Девушка, нельзя ли слегка поторопиться…

Я, стоя на коленях около унитаза, оборачиваюсь.

Он глотает язык. Он на самом деле издает какой-то булькающий звук. Потому что я не девушка, а почти совсем лысый старик. Я тоже чуть не икаю. Потому что он мой старинный приятель.

А эта женщина – жена его сына. Я с ней знаком, но мельком.

– Привет, – говорит он. – Понимаешь, нам предстоит очень сложный и долгий разговор. Семейные финансово-имущественные проблемы, понимаешь? Поэтому мы с Дашей решили здесь, так сказать, в тишине и покое, всё разобрать. Посмотреть бумаги… Ты понимаешь?

Он показывает на портфель, который стоит на кресле.

– Да, да, конечно, – смиренно говорю я, встаю, подбираю свои веники и ершики, прохожу мимо него в комнату, подхожу к кровати, стаскиваю одеяло, простыню, наволочку.

– Ты что? – спрашивает он.

– Постель перестелить, – говорю я.

– С ума сошел? – вдруг орет он. – Ты что, мне не веришь?

– Положено, – говорю я.

– Что с тобой? – он продолжает орать. – Ты почему в лакеи записался?

– На всё воля Божья, – говорю я, как велел настоятель.

– Лучше бы ты у меня попросил денег! – кричит он. – Если совсем уж денег нет! Я бы тебе дал! А ты нанялся за мной следить!

– Чего-о-о? – теперь я ору в ответ. – Ты в своем уме? Ты кем себя считаешь? Да ведь он, – я обращаюсь к Даше, которая стоит, отвернувшись к окну, и по спине ее видно, что она душу черту бы продала, только бы не было этой позорной сцены, – да ведь он очень средний бизнесмен. Небольшой такой бизнючок! И чтобы я – вы знаете, кто я?! – стал за деньги за ним следить? Даша! Он просто псих! У него мания величия!