Эрик-Эмманюэль Шмитт - Другая судьба

– К нам гости!

Одиннадцать-Тридцать услышала сигнал консьержки, оповещавший о визите. Мадам Соломон постучала по водосточной трубе. Если она стучала дважды – пришел покупатель; три стука означали судебного исполнителя, четыре – полицию.

Трубу сотрясли два удара. Одиннадцать-Тридцать пошла открывать, цокая каблуками по ступенькам.

– Славомир! Какой сюрприз!

Большой, толстый, заплывший жиром галерейщик Славомир утер пот со лба, не удостоив Одиннадцать-Тридцать ответом. У него вошло в привычку игнорировать подружек своих артистов: они или менялись слишком часто – где уж тут запоминать имена, или задерживались, предъявляли ему счет за недопустимую бедность любовника.

– Адольф, ты должен меня спасти. Есть клиент, который интересуется тобой.

– Ну и?.. Продай ему мои работы.

– Он в восторге от тебя!

– Тебя это удивляет? Продай подороже!

– Да, конечно, но он хочет познакомиться лично.

Адольф поморщился; он испытывал двойственные чувства к покупателям: благодарность – за то, что оценили, обиду – за то, что платят так мало, и, главное, забирают произведения, которые ему хотелось сохранить для себя.

– Не начинай, Адольф, не строй из себя тещу.

Так Славомир называл реакцию художников, видевших в каждой картине свою дочь, отнятую зятем.

– Садитесь, мсье Славомир-неспособный-полтора-года-запомнить-мое-имя, – пропела Одиннадцать-Тридцать, пододвигая стул.

Славомир посмотрел на нее так удивленно, словно не ожидал, что она умеет говорить, и плюхнулся на единственный стул в мастерской.

– Что за чудо этот Славо! – хихикнула Одиннадцать-Тридцать. – Неделю рыжий, неделю лысый, неделю усы висят, неделю топорщатся щеточкой. Сколько фантазии! Артист по части волос! Глазам не верю, у вас наверняка жена-парикмахерша…

Славомир, по своему обыкновению, притворился глухим и повернулся к Адольфу:

– Я пересек весь Париж, клиент ждет, поторопись.

Выражение «весь Париж» в устах Славомира означало «восемьсот метров», но при его комплекции они равнялись целому путешествию.

– Нет, я останусь здесь и буду работать. Каждому свое.

– Умоляю тебя…

– Нет. Я пишу. Ты продаешь.

– Пожалуйста!

– Нет…

Это был извечный спор: Адольф своим отказом напоминал Славомиру, что он хороший художник, а Славомир – плохой галерейщик.

Вмешалась Одиннадцать-Тридцать:

– Иди, мой бош. Ты же знаешь, что Славо лучше умеет покупать, чем продавать.

Эта фраза остановила перепалку. Одиннадцать-Тридцать была права. Наделенный чутьем и вкусом, страстный, готовый рисковать, Славомир всегда умел отыскивать многообещающих художников, он заключал с ними контракт, когда все другие им отказывали, но из бедности выбраться не помогал, потому что недостаточно красноречиво убеждал потенциальных покупателей, уверенный, что картина говорит сама за себя. Многие художники разбогатели и прославились, когда порвали с ним, тем самым подтвердив и его нюх, и отсутствие коммерческой жилки.

– Ладно, сейчас оденусь, – смилостивился Адольф.

– Не слишком чисто, только не слишком чисто, – усмехнулась Одиннадцать-Тридцать, – не забывай, что ты – проклятый художник.

Она отошла к печке, чтобы сварить Славомиру чашку кофе, а когда вернулась, он уже спал.

– Вот беда-то. В такой час! Стыдоба! Спит, как сытая корова.

Галерейщик был известен своей привычкой мгновенно засыпать где угодно и когда угодно. Ходила легенда о том, что он даже ухитрился отключиться посреди трудного разговора с налоговым инспектором.

– Он еще и пузыри пускает!

Ниточка слюны стекала с нижней губы, вздуваясь от дыхания, словно хотела стать воздушным шариком и улететь.

– Да уж, феномен. Его надо показывать в цирке. Сразу после слонов, чтобы дети не пугались.

– Я готов, – сказал Адольф.

Славомир открыл глаза, слегка покраснел и огляделся, пытаясь понять, где находится.

– С возвращением на землю, толстяк, – приветствовала его Одиннадцать-Тридцать, – ты стал сто четырнадцатой женой султана Али-Бабы. Только он и сможет тебя прокормить.

Она повернулась к Адольфу:

– Правда, сколько он, наверно, жрет, этот пузан!

Славомир проигнорировал ее шпильку, поднялся, потянул Адольфа за руку и вышел.

Одиннадцать-Тридцать последовала за ними на лестничную клетку:

– Заходите в любое время, мсье Славомир. С вами так весело. Сегодня я показала вам грудь, в следующий раз подставлю левую ягодицу.

Спускаясь вниз поступью сенатора, Славомир обернулся к Адольфу: