Эрик-Эмманюэль Шмитт - Другая судьба

Когда в полночь, нагрузившись спиртным, Гитлер расстался с Рейнольдом Ханишем – он же Фриц Вальтер, – он не знал, что было для него всего унизительней. Что не смог набить ему морду? Что принял приглашение выпить и был вынужден благодарить за пиво? Или что допустил между ними сговор мошенников? Послушать его, им с Гитлером надо не драться, а, наоборот, держаться друг друга: если Ханиш – фальшивый галерейщик, то Гитлер – фальшивый художник; самозванство одного стоило калек другого. Оба хитрили и ловчили, чтобы выжить; зато между собой всегда были честны, ведь деньги делили с точностью до геллера.

Гитлер долго бродил по улицам Вены; свежий воздух, ночь и усталость прочищали мозги.

О чем он жалел в приключении с Ханишем, так это о своих утраченных иллюзиях. На несколько недель Ханиш привнес в его жизнь иллюзию признания, иллюзию славного будущего, иллюзию близкого богатства. В эти несколько недель, опьяненный, отравленный, он витал в облаках, едва снисходя до вульгарной действительности. Этих облаков ему теперь отчаянно не хватало. Он не мог простить Ханишу того, что его самое большое счастье обернулось циничным обманом.

Весь город, от мостовых до фасадов, казался отлитым из блестящего гудрона. Редкие желтые огни, от одинокого окна или фонаря, быстро меркли в густых потемках, поглощенные ночью, впитанные пористыми стенами, слабо отражаясь в морщинистых тротуарах и угасая в мутной воде сточных канав.

Добираясь до улицы Фельбер, Гитлер сочинил целую историю. Он заготовил ее для Ветти. Не потому, что хотел успокоить женщину, но для того, чтобы сохранить ее уважение, эту мечту о нем, которую она с ним делила. Он якобы встретился в пивной со своими товарищами по Академии. От них Гитлер узнал, что их, жертв Фрица Вальтера, уже трое – разумеется, все самые многообещающие студенты. Афера была провернута со всеми троими одинаково. Фриц Вальтер будто бы сбежал с картинами во Францию, где продавал их по сногсшибательным ценам, да-да. Говорят даже, что они все трое теперь очень известны, да, и высоко котируются на Монпарнасе, беда только в том, что деньги они вряд ли когда-нибудь увидят. Впрочем, они намеревались сегодня же подать жалобу, а директор Академии, со своей стороны, собирался нажать на посла Франции.

Разумеется, Ветти историю проглотила. Но не так охотно, как сам Гитлер. Он мало думал о ближних и лгал в первую очередь самому себе.

Он до того убедил себя, что снискал известность во Франции, что в следующие дни его так и подмывало рассказать об этом выходившим из поезда красивым пассажиркам, чей певучий акцент выдавал парижанок.

От нечего делать он снова стал рисовать памятники, пока сидел в ожидании поезда на перроне. Ему нравилась тупая рутина каждого этапа, старательность, которой требовало калькирование, гордая сила штрихов, нанесенных тушью, терпеливое и ограниченное раскрашивание.

В этот день пригревало ласковое солнышко, ожидались четыре важных поезда, и Гитлер впервые принялся за репродукцию большого формата с фотографии, найденной в газете, – это был санаторий, построенный Йозефом Хоффманом в Пинкенсдорфе, кубическое здание, не слишком трудное для воспроизведения. Гитлер был так занят то пассажирками, то своим рисунком, что весь день не замечал неподвижной фигуры, которая, тремя перронами дальше, наблюдала за ним с утра до вечера.

Только около семи часов фигура подошла к Гитлеру, и он, подняв голову, увидел перед собой Ветти.

Ее лицо дрожало от гнева. За день она успела пройти через всю гамму чувств – удивление, недоверие, возмущение, разочарование, стыд, негодование… К семи она впала в ярость и потому сразу обрушилась на юношу:

– С этого вечера я не желаю больше видеть тебя в моей гостиной! А в конце недели изволь исчезнуть из моего пансиона.

Он даже испугался, до чего Ветти стала прагматичной. Это так не вязалось с ее мечтательным характером, что можно было понять, какой глубины шок она пережила.

– И не забудь, что ты должен мне квартплату за полтора месяца.

Рот ее раздраженно кривился, как от боли.

– И радуйся, что я не считаю еду, стирку, глажку, шитье, все глупости, что я делала для тебя, потому что думала… потому что я думала…

Ее большое тело сотрясали рыдания, но она сдержала слезы.

– Потому что я думала…

Гитлер оцепенел, страшась того, что сейчас услышит.

– Потому что я думала… я думала…

Слова метались в голове Гитлера. Некоторые несли с собой ответ, другие нет. «Я думала, что ты меня любишь» – с этим было проще всего. «Я думала, что ты учишься в Академии» – тут сошла бы ложь. «Я думала, что, когда ты прославишься, мы поженимся» – это уже труднее.