Саша Филипенко - Замыслы (сборник)

– Ты можешь не переживать – квартиру я оставлю вам…

Елена вновь ничего не ответила. Едва заметно она продолжала покачиваться на стуле и смотреть на дочь. Саша мучился. Он чувствовал вину, и вина эта разъедала его. Сашу раздражало молчание. «Она же сейчас все это специально делает. Неужели так сложно сказать хотя бы одно слово?! Она же понимает, что я не специально все это сделал! Она же знает, что в этом вообще нет моей вины. Но нет – ей нравится, нравится сейчас сидеть тут передо мной и строить из себя страдалицу… Она специально, специально молчит, молчит только, чтобы разозлить меня…»

– Так и будешь молчать?! Что – нечего сказать?

– Саш…

– Конечно, ты же у нас святоша! Ты же всегда все делаешь правильно, ты же у нас из прекрасной семьи! У тебя же мама – педагог года! Вы же все как на подбор! Это у меня родители алкаши, и я вот ублюдком стал. Зачем со мной, дерьмом, разговаривать? Я ведь не достоин такой прекрасной женщины, как ты! Ты же у нас само совершенство, сама забота!

– Саш…

– Все такие правильные, такие интеллигентные. Ты же всегда все понимаешь! Никогда не делаешь глупостей! О тебе же можно писать целую главу в школьном учебнике по этике! Конечно, куда уж мне до тебя, до твоей мамаши! Со мной и разговаривать-то не нужно! А правильно – зачем со мной разговаривать? Это же ниже твоего достоинства!

– Саша, пожалуйста, успокойся. Ты же видишь, что она спит. Ты ее разбудишь!

Саша не видел. Совсем. В этот момент он думал только о себе. Саша не понимал, что Лена вовсе не винит его. Все, что она испытывала в тот момент, – страх. Глядя на девочку, Елена думала только о последствиях: «Повредит ли это ее здоровью? Существует ли генетическая память? Не станет ли девочка наркоманкой?».

Елена пыталась представить, что почувствовала дочь, как сделала глоток. Понравился ли ей бутират? Чувствовала ли она прилив радости и счастья, перед тем как упала на ковер? Запомнила ли она этот момент? Елена думала, что никогда не сможет простить себе этого, и клялась больше никогда, никогда даже на минуту не оставлять дочь одну.

Концерт Эльгара здесь действительно не помешал бы. Будто черные тучи над морем, сгущалась тревога. Елена не могла поверить, что в такой момент Саша думает только о себе. Подняв глаза, она посмотрела сперва на мужа, затем на пеленальный столик. Пластиковая бутылка по-прежнему стояла на месте. В суматохе вечера ее забыли убрать. Саша заметил это.

«Как странно, – подумал он, – столько всего произошло, а бутылка все еще стоит на своем месте. Хорошо, значит, разводимся»…

Много лет назад, еще в школе, Саша решил, что если однажды он произнесет слово «развод», произнесет сгоряча или по глупости – не важно, то заднего хода не даст. Саше хотелось восстановить силу, страх и вес брошенного слова. Ему хотелось, чтобы тысячи раз озвученный родителями замысел хотя бы раз довели до конца.

Слова ничего не стоят, думал он. Говорить можно все что угодно. Слова произносят только для того, чтобы добиться отдельно взятого результата. У обещаний, в большинстве случаев, не бывает цены. Буквы нужны только для того, чтобы протолкнуть, продавить, протащить идею. За неверно брошенное слово всегда можно извиниться – им же – словом. Себестоимость вранья равна, всего-навсего, количеству слов, которое придется потратить на извинения. Если бы кто-нибудь взялся записать формулу человеческого словоблудия – она бы выглядела примерно так: «Я говорю тебе «давай разведемся» не потому, что хочу развестись, но потому, что хочу, чтобы ты оценила, сколько во мне благородства».

Взяв бутылку, Саша вернулся в спальню. Сделав глоток, он закрутил крышку и запихнул бутылку во внутренний карман пиджака. Ему хотелось поскорее забыть вчерашнее происшествие и особенно жуткий крик жены. Елена орала так, будто случилось самое страшное, будто она видела, как ее дочь выпала из окна, будто не было никаких сомнений, что произошло нечто ужасное, неотвратимое. Когда Саша прибежал на крик – бездыханная дочь лежала посреди гостиной. Голос Елены сигналил о наступившей беде. Здесь было децибел сто – не меньше. Саша сразу понял, в чем дело. Елена продолжала кричать, и муж судорожно пытался вспомнить, как вызывают «скорую»:

– Какой номер? Номер какой? Не ори! Скажи мне, какой теперь номер?!

Через сорок минут, когда Лена вышла в другую комнату, врач спросил: