Хюго Клаус - Избранное - Сборник

14. Я в любую минуту готов сделать заявление, что — в противоположность насильственным действиям господ из Союза — ваши служители, при всей их грубости, ни разу не причинили мне боли.

Ваш покорный слуга, № 84

P.S. Естественно, я не оставляю вам своего адреса. Вы тщетно будете меня искать. Так же, как и Граббе.

Словно туча мошкары, роящейся в парке, столпились бывшие бойцы Восточного фронта, в гражданской одежде, бесконечно скорбящие о малочисленности их рядов и недостаточной силе оружия, гордящиеся своими ранами и верой, а я стоял у гигантской мраморной статуи, вздымавшей факел, — огни Алмаута освещали парк, куда доносились голоса испуганных служанок, которые приводили в порядок паркет и обвиняли друг друга, пытаясь найти виновника пожара. Исаак Луриа де Лесу [102] Исаак Луриа де Лееу, собственно: Исаак бен Соломон Луриа, по прозванию Лев (1534–1572) — еврейский теолог, мистик и кабал ист, придал кабале ее окончательную, сегодняшнюю форму, обращая особое внимание на медитацию, аскезу и стремление в «мир завершенный». утверждает, что душа умершего может вселиться в душу несчастливого человека, дабы поддержать его и наставить, однако душа Граббе не достигла меня. Я ведь не принадлежу к людям «другого калибра», элите, которую он и Вождь хотели объединить вокруг себя. Его голос, звучащий теперь в голосах его сателлитов, не стал трубным гласом, а остался лишь смехотворным квохтаньем жалкого заговора. Наледь вокруг его души… Оглушительные деревенские фанфары, ветер!

Господа вгрызались в свою память.

— В Пилау было совсем другое, уж я-то могу вам об этом рассказать! А когда мы с Яном прибыли в Данциг, там было, доложу я вам, совсем не как у монахини под юбкой! Там нас, не глядя, фламандец ты или кто другой, просто ставили к стенке с поднятыми вверх руками, и мы стояли так, не смея пошевелиться, пока корабли не были набиты до отказа, и тогда лишь они отплывали. Вот Ян и говорит мне: «Постой!», а потом ушел куда-то и вернулся белый как бумага. «Идем», — говорит мне. Было темно как в аду, и мы увидели двоих, переодетых в женскую одежду, они хотели на лодке добраться до корабля. Они висели там, в женских юбках, из-под которых выглядывали сапоги, — на портовом кране с плакатами на животе. Этот Ян, вы ж его знаете, он не боится ни бога, ни черта, а тут и он струхнул. Хотите верьте, хотите нет, все наши сэкономленные деньги — около десяти тысячи марок — мы выложили вдовам, купив каждой по ребенку, и потом мы с Яном на нашем прекрасном нижненемецком стали объяснять, что мы несчастные отцы, потерявшие все, а это так и было, ведь теперь у нас и ржавого гвоздя не было, и мы вопили как ненормальные: «Там наши жены, на корабле! Пустите нас, пожалуйста!» И когда бомбы, словно тухлые яйца, начали шлепаться вокруг нас, мы отплыли на этом корабле. Нашлись и другие умники, которые пробовали сделать то же самое — с узелками детской одежды, некоторые даже с подушками, они причитали над ними: «Ах, детка, ах, родная», но все они получили пулю, и, прежде чем мы успели поднять якорь, они уже лежали кучей, человек шесть, с их подушками…

«…сведения были скудны, но мы считали: если мы не выдержим, вся Европа будет ввергнута в пучину несчастья. Во что бы то ни стало мы должны были удержать дамбу, защищавшую от Ивана. Вспомните ту зиму. В общем, мы не удержались. Я должен был, поскольку был самым младшим, доставить сообщение на фланг Джефа Ландсмана. Но я не смог никого найти, потому что их давно уже вырубили, но от нас это скрывали. По ледяному полю я добрался на своем мопеде до какой-то деревушки. Я рассчитывал найти там еду. В деревянном домишке я обнаружил трех стариков, которые встали при моем появлении. Помните, как Иван наступал нам на пятки? Они спокойно дали мне хлеба и козьего сыра, и когда я пошел к выходу, каждый из них поднял руку. „Хайль!“ — сказали они, а ведь они были чистые русские, и их соотечественники, их освободители, ха-ха-ха, были уже на другом конце улицы. Этого я не забуду никогда. Это навсегда останется во мне, как…»

«Мы проводили наш отпуск в Гамбурге!»

«Недостаточный приток молодой крови уже понемногу компенсируется. Слава богу… Ибо тот, кому недостает молодой крови, новых сил…»

«Мы должны уяснить, что восемьсот семьдесят наших друзей погибли благодаря заботам независимого фронта».

«Желтый и черный, это цвета нашего народа, мой дорогой, цвета тигра, но когда приходит нужда и тайное оружие становится предпочтительней оружия явного, они превращаются в полосы осы…»