Дженнифер Джонстон - Далеко ли до Вавилона? Старая шутка

— Джерри?

— Для рядового Кроу.

— Никакой.

— В таком случае я…

— Молодец.

Он подошел ко мне и слегка потрепал по плечу. Мое тело пронизала дрожь.

— В интересах человеколюбия — один совет. Предупредите свой взвод, чтобы они хорошенько целились и стреляли сразу. Так быстрее. Я знаю, они поступают иначе из самых лучших побуждений, но…

Я кивнул.

— Умница. Поверьте, очень скоро вы все будете видеть в ином свете.

Я вышел из комнаты следом за ним.

Когда я добрался до полевой тюрьмы, было поздно и очень темно. Войти оказалось совсем просто. Часовой у двери отдал мне честь и вызвал дежурного, который проводил меня к Джерри. Он сидел один в тесной комнатушке. Черная печка в углу гудела, но не давала почти никакого тепла. Когда дверь открылась, он встал и, тут же увидев, что это я, снова сел.

— Здравствуй.

— Здравствуй.

— Как это тебе позволили явиться сюда?

— А я никого не спрашивал.

Он слабо улыбнулся.

— На старости лет ты начинаешь кое-чему учиться.

— Возможно.

— Садись.

В комнатушке была еще только кровать. Я сел на нее и попробовал подыскать слова.

— Ты слышал?

— Да.

— Черт те что.

— Лови! — Я вынул из кармана фляжку и бросил ему.

— Ты чудо.

Он поставил фляжку на стол перед собой и смерил ее взглядом.

— Только я, пожалуй, пить не буду.

— Но почему?

— Приберегу на черный день.

Я засмеялся.

— Ну, как хочешь.

— Это будет очень скверно?

— Какие мы были идиоты, что завербовались. Ты и я.

— У нас не было выбора. Я ни разу не видел, как расстреливают.

— Я тоже.

— Вот ждать трудно. Часы. Минуты. Каждый час кажется страшно долгим. И не могу придумать, о чем думать, понимаешь?

— Вспоминай.

— Нечего вспоминать.

— Озеро. Лебедей.

— Как они хлопали крыльями, точно стреляли.

— Священник к тебе приходил?

Он плюнул на пол.

— Не делай этого, когда предстанешь перед апостолом Петром.

— Прежде у тебя духа не хватало мне что-нибудь сказать.

— Верно.

Его пальцы нервно откручивали и закручивали крышку фляжки.

— Мне жалко всего того, чего я так и не узнаю.

— Наверное, перед смертью каждый так говорит.

— Скачек, которые выиграли бы наши лошади. Ньюмаркет, Челтнем, Аскот.

Я сунул руку за борт шинели и нащупал револьвер.

— Лоншан.

— Ага. Ты там всех побьешь. Только вот, Алек, тебе надо будет подыскать жокея.

— Подыщу. Саратога. Начну подыскивать сразу, как вернусь домой. Эпсом. Выпей.

— Нет. Только представь: стоять перед взводом, а голова раскалывается с похмелья. Я же если начну, то не остановлюсь. Мы были друзьями.

— Да.

— Это было хорошо.

— Очень.

— Только дальше ведь могло бы и не выйти, как мы думали.

Рукоятка в моей ладони становилась теплее.

— Нет, вышло бы.

— Мне бы хотелось так думать.

— Сыграй мне что-нибудь.

Он покачал головой.

— Гармонику у меня забрали. Все забрали. Даже шнурки. А то вдруг бы я да испортил им развлечение.

— Сволочи.

— Да.

— Ну, так спой.

— Мистер Мур решил провести веселый вечерок?

— Вот именно.

Он подумал, а потом откинулся на спинку стула, полузакрыв глаза.

— «Добрые люди в этом дому…»

— А!

— «Тут ли священник и можно ль к нему? Стучится чужой к вам…»

Я вытащил чертов револьвер из-под шинели и оглядел его. Словно бы все в порядке. Курок взвелся с легким щелчком. Я вздрогнул, но он продолжал петь.

— «Стучишься не зря ты, он дома теперь…»

Шаги в коридоре. Я спрятал револьвер за пазуху. Послышались голоса.

— «Убили под Россом отца моего…»

Они прошли дальше по коридору. Больше ни шагов, ни голосов. Я встал и подошел к нему.

— «А в Горей…»

Блеск его влажных невидящих глаз за ресницами. Его руки расслабленно лежали на столе. Я положил левую руку на его пальцы. Они сплелись с моими.

— «Я ненависть в сердце своем на таю, Но крепче всего я отчизну люблю».

Его глаза внезапно открылись. Такие синие. Он улыбнулся мне.

— «Благослови же, отец, и пусти…»

Я зажмурил глаза и дернул пальцем. Когда замерли отголоски оглушительного грохота, я услышал бегущие шаги. Он медленно отклонялся от меня, его пальцы медленно выскальзывали из моих. Стул упал вместе с ним. Кто-то кричал. Я стоял неподвижно, закрыв глаза. Когда дверь открыли, в моих ушах еще звенело эхо выстрела. Потом они взяли из моей руки револьвер и увели меня.

Понять они не способны. А потому я ничего не говорю. Пушки на передовой бьют не смолкая и все громче. Здание вибрирует.