Он все смотрел на облака, а Нэнси стала смотреть на море, оно каждый миг меняло цвет в лад движению волн, становилось то зеленым, то синим, то серым.
— Откуда у вас такой шрам?
— «Я получил их в Криспианов день» [60] Шекспир, «Король Генрих V», IV, 3: Кто, битву пережив, увидит старость, Тот каждый год в канун, собрав друзей… …Рукав засучит и покажет шрамы: «Я получил их в Криспианов день». (Перевод Е. Бируковой)
.
Помолчали.
Нэнси повернулась, посмотрела на него. Он слабо улыбался.
— Под Ипром. Под гиблым Ипром. Я был с парнишкой, вернее сказать, с мальчиком примерно ваших лет, в него попал снаряд. До сих пор не знаю, кому из нас больше повезло.
— Какой ужас!
Он взял ее руку в свою. Провел ее пальцами по шраму, прижимая их к мягкой бугристой плоти. Ее пальцы испуганно сжимались, силясь отстраниться, но он держал их крепко и не отпускал. Провел под пояс, до твердой, выступающей кости бедра, потом назад, к плечу. И опять книзу. Ребра его слабо колыхались, будто рябь на спокойном море. Шрам был на ощупь просто неровная плоть, а вот с виду — точь-в-точь растянутый в зловещей гримасе рот, губы перекрещены бледными следами швов, кое-как стянувших края. Наконец он выпустил руку Нэнси.
— Ужас! — повторила она.
И поглядела на свои пальцы — никогда еще они не касались ничего подобного.
— Ну, а теперь сами, — приказал он. — Сами потрогайте.
Она мягко провела пальцами вверх, до его плеча.
— Вот видите.
Нэнси зарылась пальцами в песок. Самый верхний слой — сухой, теплый, а чуть поглубже песок холодный, сырой и колючий.
— Как я понимаю, ваше вчерашнее путешествие прошло точно по плану.
Она кивнула.
— Джо…
— У меня правило — не знать ничьих имен.
— Он мне понравился. Мы ездили трамваем.
— Трамвай — отличное изобретение.
— Он сказал передать вам, что… Брой сказал, он считает, что вам надо сниматься с места. Так будет лучше.
— А!
Он сел, стряхнул с плеч песок. Может быть, он прямо сейчас встанет и уйдет?
— Зайдите-ка в хижину и пошарьте в кармане моей куртки, там есть виски. Я думаю, нам следует выпить.
Когда Нэнси вышла с фляжкой и двумя кружками, он уже сидел в рубашке, аккуратно застегнутой до самой запонки.
— Так у меня вид приличнее? Боюсь, не вполне. Мой отец всегда повторял, что порядочный человек не должен появляться на люди без воротничка.
— При мне — это еще не на людях.
Нэнси передала ему фляжку. Опустилась рядом на колени, протянула обе кружки. Он откупорил виски, осторожно налил.
— Значит, вы уйдете?
Он кивнул:
— Через день-другой.
— А куда?
— Подальше.
— Хоть бы вы в кои веки ответили, когда я спрашиваю.
— Вы всегда спрашиваете, о чем не надо.
— Вы вернетесь?
Он отпил из кружки.
— Сюда — не вернусь.
— Так что же, я вас больше не увижу?
— Наверно, нет.
— Мне это не нравится.
— Переживете.
— Лучше бы вам не приходилось убивать людей.
— Кто-то должен это делать.
— Но я не понимаю, почему?
— Когда-нибудь поймете.
— А без этого никак не обойтись?
— Никак.
Нэнси выкопала в песке ямку, поставила туда кружку.
— Можно дочери поцеловать отца на прощанье?
Она подползла на коленках совсем близко. Он обнял ее, прижал к себе. Казалось, в них бьется одно сердце. Щека его прижалась к щеке Нэнси, колючая, как был колючим песок.
— Вы не дадитесь им в руки, правда?
— Я намерен мирно скончаться в постели, выпив кларета, девочка.
Он выпустил ее, зорко всмотрелся в лицо.
— Видно, я старею.
— Почему вы так говорите?
— Потому что в первый раз за многие годы жалею, что надо прощаться.
Она одарила его такой сияющей улыбкой, что его проняла дрожь.
— Чудесно, что вы мне так сказали!
— Мужчины часто будут говорить вам такие слова. Ручаюсь. А теперь выпей, девочка, и беги.
— Спасибо, мне пить не хочется.
— В хижине я оставлю все, как было раньше.
— Не беспокойтесь…
— Я предпочел бы, чтобы вы дня три-четыре сюда не приходили. А еще лучше — неделю.
— Неделю, — повторила Нэнси.
Он протянул руку. Нэнси весьма благовоспитанно ее пожала.
— До свиданья.
— До свиданья, Нэнси. А кстати…
— Да?
— Джо Малхейр — очень хороший молодой человек. Помните об этом, если опять с ним встретитесь.
— Да.
Она поднялась между гранитными плитами на насыпь и оглянулась. Он по-прежнему сидел и смотрел на море. И не шевелился.
Пятница, вечер.
Пожалуй, я перестану записывать. Мне все трудней и трудней найти слова для мыслей о том, что происходит изо дня в день. Видно, надо изобрести что-то вроде фильтра, чтобы процеживать мысли, прежде чем выкладывать на бумагу. Это надо обмозговать самой. И все остальное, наверно, тоже. Да. Теперь, когда я знаю, что мой отец умер, у меня будет больше времени и простора для мыслей. Я уже никогда не узнаю, был ли у него второй палец на ноге длинней большого. Меня не задевает ни его смерть, ни мое не очень-то нормальное положение. Как сказала Брайди — что тут такого? А думала, буду вечно из-за этого маяться. Может быть, когда состарюсь, начну, сидя у камина, опять все это перебирать в памяти, думать да гадать. А сейчас не время. В молодости еще сама толком не понимаешь, в чем надо разобраться, это трудно, но увлекательно. В последние дни столько было увлекательного, прямо чувствуешь, как тебя поднимает. Будто вот-вот разразится землетрясение.
Читать дальше