Пол Боулз - Пусть льет

Беленая булыжная улица была полна прогуливающихся в джеллабах , шедших в обе стороны; компании беспрестанно приветствовали друг друга, проходя мимо. Даер пробирался между ними как можно незаметнее для человека в спешке. Иногда улица превращалась в длинный, широкий лестничный пролет, на каждой ступени по торговой лавке не шире лотка, и он легко сбегал по ней вниз, тщательно замеряя расстояния, чтобы не нырнуть в группу пешеходов, не осмеливаясь поднять взгляд и увидеть, как его продвижение воздействует на местных. Выбравшись на простор, с одной стороны уставленный новыми одноэтажными европейскими зданиями, он замер, не уверенный, идти дальше или повернуть обратно. Там было кафе со столиками и стульями, выставленными вдоль узкой полосы тротуара, и за столиками — испанцы, некоторые — в белых мундирах офицеров марокканской армии. Инстинкт подсказывал ему оставаться в тени, вернуться в марокканский город. Вопрос: где окажется безопаснее? Не было сомнений, что большей опасностью была возможность оказаться остановленным и допрошенным испанцами. Однако страх, который он испытывал, был не перед ними, а перед тем, что могло произойти на тех улицах, из которых он только что вышел. И теперь, пока он там стоял, сжимая портфель, а люди проталкивались мимо него со всех сторон и разум его был по-прежнему расплывчат от кифа , Даер с ужасом увидел, что безнадежно запутался. Он воображал, что городок окажется каким-нибудь другим, что где-то здесь будет такое место, куда можно зайти и попросить информацию; он рассчитывал на то, что город ему поможет, как человек обеспокоенный полагается на то, что друг ему даст совет, заранее зная, что последует любому полученному, потому что самое важное — сделать что-то , двинуться в любую сторону, прочь из этого тупика. Как только он побывает в Агле, думал Даер, он что-то узнает о своем положении. Но он не понимал до сих пор, как сильно рассчитывал на это, отчасти потому, что весь день размышлял лишь о том, чтобы сбежать от Тами. Вместе с тем в данный момент он сознавал, что подпорки, державшие его будущее, пребывают в рассыпании: у него никогда не было никакого плана действий, он теперь не мог вообразить, что именно собирался «выяснить» тут, в городе, каких людей предполагал увидеть, чтобы получить у них свою информацию, да и что за информацию он намеревался получать. На миг он глянул вверх, в небо. Там были звезды; они не сказали ему, что делать. Он повернулся, он начал идти, обратно через входные ворота в город, на кривую улочку, однако ноги у него дрожали, и он лишь неотчетливо сознавал, что происходит вокруг. На этот раз, поскольку часть механизма, скреплявшего вместе его существо, похоже, подалась, он как-то свернул с главной улицы, круто ведшей наверх, и позволил ногам нести его вдоль улочки меньшей и плоской, где было меньше огней и людей, а лавок и вовсе никаких.

Иногда раздавался плеск фонтанов в чаши, иногда — лишь звук быстро текущей родниковой воды под камнями, за стенами. Временами одинокая крупная ночная птица ныряла к земле у фонаря, ее сумасшедшая тень прытко пробегала по белым стенам; всякий раз Даер нервно вздрагивал, безмолвно костеря себя за то, что не способен вытеснить изнутри страх. Теперь он шел медленно, никого не обгонял. Впереди, когда дорога была достаточно прямой, он иногда видел двух мужчин в темном, шедших взявшись за руки. Они пели песню с коротким энергичным рефреном, который возникал с коротким интервалом; а между звучала ленивая вариация припева, следовавшая за ним слабым, неуверенным ответом. Это само по себе Даер бы не заметил, если бы не тот факт, что всякий раз, когда начиналась извилистая часть, всего первые несколько нот, у него возникало отчетливое впечатление, что звук шел откуда-то из-за его спины. К тому мигу, когда он останавливался прислушаться (интерес его возбуждался не музыкой, а его собственным страхом), двое впереди всегда запевали снова. Наконец, чтобы окончательно удостовериться, он постоял тихо несколько припевов, а голоса двоих впереди мало-помалу слабели. В уме у него уже не было никаких сомнений; идя позади него, ту же песню пел капризный фальцет. Теперь Даер ее слышал более отчетливо, словно насмешливую тень музыки, продолжавшейся впереди. Но по стратегическим отрезкам, оставляемым в устройстве мелодии и ритма двумя мужчинами впереди на заполнение одиноким голосом позади, он сразу же понял, что они сознавали участие в песне третьего. Он шагнул в углубление между домами, где был небольшой квадратный резервуар с лившейся в него водой, и подождал, когда мимо пройдет одинокий голос. Отсюда он мог слышать лишь полое падение воды в чашу рядом и напрягся, вслушиваясь, — убедиться, не перестанет ли другой петь, заметив его исчезновение, не изменит ли звук своего голоса либо каким-то иным манером не пошлет ли сигнал тем, кто шел впереди. Если б только был фонарик побольше, думал Даер, или разводной ключ, он мог бы стукнуть певца по затылку, когда тот пройдет мимо, затащить его сюда в темноту и быстро пойти в другую сторону. Но когда одинокий вокалист появился, оказалось, что его сопровождает друг. Оба были юношами, еще двадцати не исполнилось, и ковыляли вперед явно без всякой мысли в головах, кроме одной: не терять нить песни, что плыла к ним спереди по улице. Даер дождался, когда они пройдут мимо, досчитал до двадцати и выглянул из-за угла: они по-прежнему шли вперед той же самой беззаботной шаткой походкой. Когда они скрылись, он повернулся и пошел назад, все равно ничуть не убежденный, что, заметив его отсутствие впереди себя, они не поспешат сговориться с другой парой и не отправятся с ними искать его.