Дмитрий Долинин - Здесь, под небом чужим

Весь следующий день стрельба вдали не умолкала и непрерывно звонили колокола. Слуги забаррикадировали входные двери. Ночь и еще день мы провели в ожидании нападения. Ночью в ворота кто-то колотил, мы прислушивались, затаив дыхание. Но свет у нас нигде не горел, а дом отделялся от улицы высокой стеной. Мародеры барабанили в ворота и стену, потом несколько раз выстрелили в сторону дома и удалились.

Утром опять кто-то заколотил в ворота. Ворота из густых металлических прутьев, а дом от них далеко. Из окна моей комнаты на втором этаже не разглядеть, кто барабанит, видно только, что это некто в солдатской шинели. Один, без толпы. Ворота заперты, солдат продолжает стучать. Стучит и стучит. Наконец вижу, как туда направляется дворецкий и начинает переговоры с тем, кто за воротами. Солдат лезет за пазуху и что-то показывает дворецкому. Документы? Наконец, калитка отперта, и в сопровождении дворецкого солдат идет к дому. И вдруг узнаю: это же Антон! Антоша. Тут в глазах помутилось, я сползла на пол и больше не помню ничего. Это был первый и последний обморок в моей жизни. Потом я открыла глаза, увидела Антошу и обняла его.

Она лежала на полу, белыми ногами к окну. Халат распахнулся, обнажился белый живот. Мертва? Бросился к ней. Пульс бьется, – обморок. В мешке нашатырь. Вытащил, дал понюхать. Она медленно открывала глаза. Потом села и обняла меня.

– Ты меня бросил, – сказала она. – Зачем ты меня бросил? Как ты смел меня бросить? Не знаю, как мне жить без тебя.

Заплакала, потом сквозь слезы:

– Мы погибнем.

Ночью мы сильно любили друг друга.

Через несколько дней стрельба утихла, и мне удалось с помощью давних приятелей покойного отца моего проникнуть в банк и забрать Машины драгоценности. Потом мы вернулись в Петроград.

Документ № 312

(подлинная рукопись, перевод с английского, второй отрывок)

В середине июня Антоша пришел из своего госпиталя в страшной тревоге. Посетил его прежний сомнительный шофер Иван, он же – Иннокентий Колокольцев. Теперь он стал большевистским комиссаром. Предупредил Антошу, что на днях начнутся аресты бывших офицеров, а также всех, кто имеет отношение к высшей аристократии и семье Романовых. Вам нужно скрыться, сказал Иван (спасибо ему). Между тем мы и сами об этом подумывали. Первым же и задолго до Ивана заговорил о побеге папа. Но тогда все еще было каким-то смутным, неясным, а теперь вдруг стало совершенно определенным и страшным. Сам папа ехать с нами не хотел. Боялся, что здоровье не позволит ему пуститься в рискованное путешествие, и он может сделаться нам обузой. Мысль о предстоящей с ним разлуке меня останавливала, но он упрямо уговаривал меня и Антошу бежать. Перевесило, в конце концов, то, что я была беременна. По Антошиным расчетам, срок беременности составлял около трех месяцев.

Мы решили пробраться в зону, оккупированную немцами, в Малороссию, которая теперь называлась Украиной. Большевики там пока еще не властвовали. Нужно было немедля достать документы. Даже для короткой поездки требовались всяческие комиссарские разрешения и удостоверения. И тот же самый шофер нам помог. От него мы получили бумагу на поездку до Пскова. А граница дальше, в Орше. Решили, что до Орши как-нибудь доберемся.

Разрешения же на пересечение границы не было. Еще не было очень важного документа – украинской визы. А где ж ее в Петербурге взять? Решили ехать на авось, времени нет. Не верилось, что при нынешней ломке и беспорядках обойти строгие правила невозможно. По документам я значилась Лобачевой, но для будущих немцев полезно иметь подтверждение, что я из семьи Романовых, то есть в некотором смысле – родственница императора Вильгельма. И такую бумагу, не чинясь, слава Богу, мне выдали в шведском представительстве, где у меня было множество знакомых еще с давних, мирных времен. Опасный документ! Прежде немцев его никому нельзя было показывать – иначе гибель. Сложили его раз восемь, свернули в трубочку, упаковали в фольгу и внедрили в кусок мыла. Таким же способом спрятали деньги. Часть их заложили в специально изготовленные вставочки для перьев. Мои украшения уложили в бутыли и пресс-папье, те же шведы взялись переправить их за границу. Несколько брошей и камней я зашила в шляпку и лиф. С собой решили взять только самое необходимое, чтобы вещи наши можно было нести в заплечных мешках. Оделась я в поношенное старое платье и дождевик, Антоше купили на толкучке заслуженную солдатскую полевую форму. Поспорили о револьвере. Антон хотел его взять с собой, я противилась, боялась, что если его у нас найдут, то беды не миновать. Но Антон настоял на своем, уложил револьвер в картонную плоскую коробку и вставил ее в середину небольшой связки книг, а саму связку положили на дно мешка.