Дэвид Стори - Такова спортивная жизнь

— Садитесь в кресло, — говорит он. — Я состою в клубе. Вот почему вам удалось меня отыскать. Впрочем, в этом году я не видел ни одного матча, — последнее он говорит так, словно это освобождает его от обязанности помогать пациенту. — Где мистер Уивер?

— В машине. У него коленки дрожат. Верно, Артур?

Я киваю, откидываюсь на спинку кресла и гляжу в матовое стекло плафона. Пахнет эфиром, и после вони в раздевалке и теплоты шикарной машины меня начинает мутить.

— Я сейчас вернусь, — говорит дантист и скатывается вниз по лестнице.

— Ты понимаешь, почему его заело? — говорит Морис. — Пожалуй, тащить твои клыки придется мне, Арт.

Он перебирает инструменты, дергает провод бормашины и обнаруживает в ящике щипцы как раз в ту минуту, когда дантист, тяжело топая, начинает взбираться по лестнице.

— Он идет, — предупреждает Джонсон из своего угла.

— Как по-твоему, сколько он выжал из Уивера? — спрашивает Морис.

— Пятерку.

— Да, не меньше. Вспомни, чей сегодня день рождения!

Дантист слегка запыхался. Он замечает в руке Мориса щипцы.

— Сами обойдетесь? — спрашивает он. — Или вам нужен мой совет?

— Консультация специалиста — что может быть лучше? — говорит Морис за моей головой.

— Ну так вот: не лезьте не в свое дело! — судя по голосу, он не просто сердит, а так как Морис ничего не отвечает, я догадываюсь, что дело серьезно.

Я пытаюсь повернуть голову, но дантист уже держит меня за виски. Я открываю и закрываю глаза. Он часто и жарко дышит, и пахнет от него не как от врача. Он раздраженно буркает:

— Однако! Больно?

— Не очень.

Джонсон тревожно квохчет, и из моей десны брызжет кровь.

— С ними ничего не случится, если подождать несколько дней, — говорит он. — Пойдете тогда к собственному дантисту. Это ведь детская клиника.

— А что нужно будет сделать?

— Удалить их, разумеется. Шесть зубов. Один, правда, можно попробовать сохранить, хотя придется повозиться. Но в любом случае вполне можно подождать до среды. А тогда зубоврачебные кабинеты уже откроются.

— Уивер что, мало вам дал? — спрашиваю я.

Я чувствую, что он пятится, и открываю глаза.

— Это вы о чем? — он вдруг срывается на простонародное йоркширское наречие.

К нам подходит Морис.

— Если он дал меньше, чем положено, мы доплатим. Я потом с него получу. Сколько нужно?

— Дело не в этом, — отвечает дантист. Он еще не надел халата и как будто вовсе не собирается его надевать — вид у него, как у банковского клерка, пойманного на грошовой растрате. — Вопрос в том, как вставлять вам зубы. Вероятно, вам понадобится протез верхней челюсти?

— Вот именно, — говорит Морис.

— А если сразу после удаления шести зубов он пойдет вставлять зубы к другому дантисту, получится неудобно. Сам же я сделать этого не могу.

— Ну почему? — удивляется Морис, радуясь возможности поспорить. — Вы что-то крутите. У детишек тоже бывают вставные зубы. Я сам знаком с таким.

— Неужели? — кивает дантист.

— Вы можете договориться с каким-нибудь своим приятелем. Вы выдерете ему зубы, а тот сделает протез.

— Я склонен выпроводить вас даже без обезболивающего, — говорит дантист. — Я ведь вас сюда не приглашал.

Я даже вспотел, до того мне тошно. Джонсон подобрался поближе и заглядывает мне в лицо.

— Тут не вечеринка, — говорю я им. — Давайте покончим с этим, а на цену наплевать.

— Вы же видите, — замечает Морис, — у него все болит.

— Это будет стоить пять гиней, — говорит мне дантист.

Я думаю, не объяснить ли ему, какая он сволочь. И прикидываю, какими способами он может со мной поквитаться. Он спрашивает:

— Ну как?

Я говорю «да», а Морис предлагает заплатить, и дантист смотрит, как он вынимает деньги. Дантист прячет их во внутренний карман.

— Работать для муниципалитета совсем не так выгодно, как вы, может быть, думаете, — говорит он, натягивая белый халат. — Вам сейчас не найти никого другого. Придется дать наркоз. Вы давно ели?

— С обеда — ничего.

Морис добавляет:

— И вы договоритесь с кем-нибудь из ваших приятелей насчет протеза?

— Да, — отвечает он. — Но не будете ли вы так добры подождать в приемной? Можете не закрывать дверь, если вам интересно. А тут вы мне мешаете.

Еще минута, и он кладет мне на лицо маску. Мне становится жутко, и я кричу: «Морис!» Национальное здравоохранение, запашок виски. «Выпустите меня отсюда». Нелепое пустое лицо Джонсона. И совсем больное лицо Джонсона.

Стоит ли из-за него беспокоиться? Эта мысль сразу пришла мне в голову, когда я вдруг задумался о Джонсоне. Зачем, собственно, разузнавать о нем все, что можно, если он больше не нужен? Вначале я полностью на него положился и из-за этого не особенно к нему присматривался — боялся увидеть, какая это ненадежная опора. И все-таки потом, когда он сделал свое дело, я начал раздумывать, что он за тип. Мне, пожалуй, никогда не приходилось встречать такого измолотого жизнью человека. Меня даже озадачивала его непробиваемая простота. Какой же мелочишкой может стать человек! Вот о чем думал я каждый раз, когда видел, как он с натугой передвигает ноги.