Элизабет Бэрридж - Торжество

«Что повышали?»

«Наше самосознание. Самосознание себя как женщины. Углубиться, раскрыть для себя собственные мотивации».

«Помилуй, а до этого ты о них не знала?»

«Если бы мы знали их, хотя бы наполовину, не было бы никакой нужды в женском движении. У женщин…»

Вот, когда мне больше всего недостает Хэла, — подумала миссис Джеймсон, перестав слушать. — Когда придешь домой, некому будет сказать: «Ты только подумай, что Тессе «взбрело в голову», как она сама выражается. А ее язык!»

Так они и сидели, вот Тесса — воплощение судьи, вот миссис Джеймсон — воплощение докучливой матери, и некому было её приласкать, назвать глупым ласкательным прозвищем, или увлечь домашней ерундой, вместе посмеяться над тупостью детей. Детей больше не было, они стали взрослыми. Как взрослые, они судили её, она была ребенком, и никакого утешения от них ждать не приходилось.

Усилием она собрала мысли воедино. Тесса — замужняя женщина, вскоре она сама станет матерью. К ней следует относиться серьезно.

«Я стараюсь понять, дорогая, конечно же я стараюсь. Но в моем поколении женщины, как бы они ни заблуждались, знали себе цену. Они не афишировали свою власть. Они попросту пользовались ею без лишних слов, и, поверь мне, с неменьшим эффектом».

«Дело не во власти, мама. Дело в людях. В личности. Чем она дышит. Дело в понимании, что мы все без исключения, сами по себе, голые под рубашкой. Женщина не моллюск, который ищет, к какой бы скале прилепиться…»

Я была моллюском, — подумала миссис Джеймсон, — и у меня была скала. Теперь я могу отлепиться и поплыть по течению, куда угодно. только не в Уилтшир. Голые под рубашками, действительно! Вот уж правда. Даже на Найтсбридж [*Район модных дорогих магазинов в Лондоне] она видела девочек в этих майках с вызывающими надписями, а под ними прыгают голые груди, вверх-вниз. Крайне неудобно, когда бежишь к автобусу.

Она поднялась, чтобы идти. Больше не имело смысла злоупотреблять гостеприимством дочери, если таковое вообще было проявлено. Огненное солнце в своей последней попытке пересечь парк, поймало лучами короткие жесткие волосы Тессы и наполнило их сверкающей энергией и юностью. От этого сама миссис Джеймсон как-то потускнела.

«О, — сказала она, остановившись. — Порой ты так похожа на своего отца. Темные волосы с этой светлой полоской. Не удивлюсь, если и у ребенка будут темные волосы».

Мысль о ребенке словно повисла над двумя женщинами. Внук, или внучка? Да разве это имеет значение?

«Тесса, как замечательно это будет? А я тут суечусь с этим Минтоном, обеденными сервизами, отгородилась от мира старой мебелью, когда тут новая жизнь готова пробиться».

Снова она зашла слишком далеко.

«Бог ты мой, ты такая романтическая мать!»

Голубые на круглом лице глаза Тессы (не такие, как у Хэла) уставились прямо на нее.

«По крайней мере, этот ребенок будет знать своего отца. Гарри и я почти не видели нашего, пока не достигли школьного возраста». Она засмеялась.

Теперь слишком далеко зашла Тесса. Момент, удобный момент, когда миссис Джеймсон уже была готова предложить свою помощь после рождения ребенка и тем самым установить прочный союз со своей задиристой дочерью, был упущен. Запнувшись, Тесса добавила:

«Я хочу сказать, что папа всегда был привязан к тебе, не к нам. Сколько раз я пыталась остановить его у дверей, когда он приходил с работы, но он произносил только одну фразу: «А где мама?» Когда наш ребенок родится, такого не будет».

Миссис Джеймсон взяла перчатки и сумку и направилась в холл. Потом, придав губам твердое и решительное выражение, она сумела произнести:

«Ну, что ж, в таком случае ты можешь понять, почему мне так не хватает его. У нас были совершенно особые отношения. Мне жаль, что эти отношения в результате исключали вас, детей. Это было эгоистично с нашей стороны».

Тесса догнала мать и открыла перед ней входную дверь.

«Нет, — сказала она с неожиданной теплотой и жалостью. — Это было эгоистично с его стороны. Потому что теперь ты совершенно одинока».

Перехватив беззащитный взгляд материнских глаз, Тесса коротко вздохнула сознавая, что была жестока. Но вместе с этим она испытывала чувство крошечного триумфа — наконец-то расколов скорлупу кого-то, кто был любим, кого-то, кто годами отвергал её.

Elizabeth Berridge, 1980

Журнал «Англия» — 1984 — № 3(91)