Гильермо Инфанте - Три грустных тигра

Звезда попросила меня отвезти ее домой. Велела подождать минутку, пока она кое-что заберет, и вынесла пакет, и когда мы садились в машину, а у меня такой английский спортивный автомобиль, и, еще не устроившись как следует, впихивая свои триста фунтов на сиденье, куда не помещалась даже одна ее ляжка, она сказала мне, положив пакет посередине, Это туфли, мне подарили, и я взглянул на нее и понял, что она нищая как не знаю кто, и мы поехали. Она жила у одной пары актеров, то есть один был актер, его звали Алекс Байер. На самом деле этого парня так не зовут, а зовут Альберто Перес, или Хуан Гарсиа, или как-то так, но он выбрал себе имечко Алекс Байер, потому что таких типов всегда зовут Алексами, а Байера он слизал с компании «Байер», ну, которая лекарства делает, так вот, некоторые его не называли, например народ из кафе Радиоцентра, его приятели, его не называли Алекс Байер так, как он это произносил: А-лекс Ба-йер, заканчивая программу, а называли, да его и сейчас так величают, Алекс Аспирин, Алекс О’кей, Алекс Касторка, в таком духе, и все знали, что он голубой, в общем, он жил с одним врачом, жили, как нормальные муж с женой, открыто, и везде ходили вместе, везде-везде ходили за ручку, и Звезда жила там, у них дома, была у них кухаркой и служанкой и готовила им обедики и стелила им постельку и наливала им ванночку и так далее и тому подобненькое, а если она и пела, так ради собственного удовольствия, ради чистого наслаждения, пела, потому что ей хотелось, потому что она любила петь в «Лас-Вегасе» и в баре «Селеста» или в «Кафе Ньико» или в любом другом баре или кафе или клубе, которых столько в районе Рампы. В общем, я вез ее на машине, утром, жутко довольный, хотя нормальные люди чувствовали бы себя глубоко несчастными, или им было бы неловко или просто неудобно везти эту огромную негритянку в своей машине, поутру выставляя ее на показ всему честному народу, а все идут на работу, работают, шагают, садятся в автобусы, заполняют улицы, наводняют всё: проспекты, проезды, улицы, переулки, снуя между домами, будто суматошные колибри. Я вез ее к ним домой, туда, где она, Звезда, работала кухаркой, служанкой и уборщицей. Приехали.

Это была тихая улица в Ведадо, и люди там еще спали, еще видели сны, еще храпели, и я стал глушить мотор, убрав ногу с педали и наблюдая, как нервные стрелки спидометра возвращаются к мертвой точке покоя, и видел в стекле часов отражение своего усталого лица, по-утреннему постаревшего, побежденного ночью, когда вдруг почувствовал ее руку у себя на ляжке: она положила свои пять сарделек мне на ляжку, ее пять колбас украшали мой окорок, ее рука у меня на ляжке, и эта рука закрывала ляжку целиком, и я подумал, Красавица и чудовище, и, подумав про красавицу и чудовище, улыбнулся, и тут она мне сказала, Пойдем, я одна, сказала она, Алекса и его врача прикроватного, сказала она и засмеялась смехом, который мог бы пробудить ото сна, от кошмаров или от смерти всю округу, сказала она, дома нет, они на пляж уехали, на уикен, заходи, мы будем одни, сказала она мне. Я ничего в этом не увидел, никакого намека, ни сексуального, никакого, но все равно ответил, Нет, мне надо ехать, сказал я, на работу надо и поспать, а она ничего не сказала, просто сказала, Ладно, и вылезла из машины, точнее, начала операцию по выходу из машины, и полчаса спустя, клюнув носом и проснувшись, я услышал, как она сказала, уже с тротуара, ставя вторую ногу на тротуар (когда она угрожающе склонилась над машиной, чтобы забрать пакет с туфлями, одна выпала, и это были не женские туфли, а ношеные мужские ботинки), она сказала, Знаешь, а у меня сын есть, она не оправдывалась, ничего не объясняла, просто поставила в известность, она сказала, Знаешь, он у меня дурачок, но я его ой как люблю, сказала она мне и ушла.

Вы будете смеяться. Нет, вы не будете смеяться. Вы вообще никогда не смеетесь. Не смеетесь, не плачете и ничего не говорите. Просто сидите себе и записываете. Знаете, что говорит мой муж? Что вы — Эдип, а я — сфинкс, только я ничего не спрашиваю, потому что ответы мне уже ни к чему. Теперь я просто говорю, Слушай или я тебя сожру, и рассказываю, и рассказываю, и рассказываю. Я рассказываю все. Даже чего не знаю и то рассказываю. Поэтому я — сфинкс, чуждый тайн. Так говорит мой муж. Очень образованный человек мой муж, очень одаренный человек, очень умный. Только в одном он промахнулся — в том, что я здесь, а он там, где бы это «там» ни было, и я говорю, а вы слушаете, а когда он приходит домой, он садится и читает или обедает и заводит музыку в своей комнате, в той, которую он зовет студией, или говорит мне, Одевайся, в кино пойдем, и я руки в ноги и одеваюсь, и мы выходим из дому, и опять он ничего не говорит, потому что он за рулем, только качает головой и отвечает «да» или «нет» на все, что я ни спрошу.