Виктор Смирнов - Заулки

— Опять, милый, опять. Не могу… Как надену кальсоны, так кажется, сейчас расстреливать поведут.

— Да кто же тебя расстреливать будет, Петрович?

— Не знаю. Только видел, что — факт — в кальсонах расстреливают. И в кино, и так… Пробовал надевать — не могу, страшно. Ватные штаны — другое дело. Ватные нужно…

Димка решает взять быка за рога.

— Петрович, — говорит он. — Тут Гвоздь сегодня был.

— Ну? — беспокоится он. С Димкой у Петровича много забот. Он в последнее время ни в какие серьезные столкновения с урками не вступал, и ему не по себе. Димка понимает это и решает схитрить, чтобы выудить у Петровича то, что нужно.

— Надумал он что-то учинить с Чекарем, а мне не говорит.

Культыган морщится, растирает свое личико, отчего еще ярче становятся красные прожилки.

— Ну, Гвоздь знает… Он спец.

— Не уверен, не уверен, — раскачивает Петровича Димка. — Говорит, он до Нового года справится с Чекарем.

Петрович задумывается. Постукивает протезом.

— Только у него может ничего не выйти, — продолжает Димка. — Не пойму я, что он удумал…

— — Да, дело трудное, — соглашается Петрович. — Эх, переждать бы еще, переждать, урок-то меньше становится, прибирают их, видишь ты, к рукам. Развелось в войну, паразитов.

— Надо мне срочно уехать. Далеко.

— Вот-вот! — вскидывается Петрович. — Это ты правильно разметил. Потом объявишься — и все забыто,

— Может, этих урок еще лет десять будут прибирать, — мрачно бурчит Валятель. — Ты, Петрович, от клопов знаешь средство — «Три шарика»?

— Новое? — подсказывает Петрович. — Можно наладить дело? Сейчас от клопов сильно люди нуждаются.

— Новое, — У Валятеля жмурятся, искрятся темные глаза. — И верное средство.

— Ну-ну?

— Одним шариком по дивану стучишь. Клопы начинают вылезать, ты подставляешь второй шарик. А потом, как вползет на шарик, третьим шариком сверху стук — и готов. Наверняка насмерть.

— Да ну тебя! — машет рукой Петрович. — Я всерьез.

— Так вот и урок не скопом же будут выводить, керосину такого на них нет.

— Петрович, я серьезно, — не теряет нити разговора Димка; — Если Гвоздь надумал что-нибудь опасное, я лучше уеду.

Петрович в раздумье.

— Да верно, что надумал… Слышал я, слышал краем уха разговор в шалмане и кое-чего сообразил.

— Ну, что, что?

— Понял я так, что Гвоздь и еще двое-трое, Яшка, Арматура, хотят Чекаря на драку подманить. Так устроить, чтобы вроде он начал. Ну, и на этом деле его кумки подзаметут… Шелешенко уж постарается, Чекарь ему поперек горла стоит, он давно царь на Инвалидке,

— Хитро больно.

— И я думаю — хитро. Чекарь, прежде всего, один не ходит. С ним Зуб завсегда, а там подальше еще двое-трое хоронятся, и не с пустыми руками. А еще хуже всего, что Чекарь на драку не поддастся, хоть ему дерьмо в морду кинь. Только утрется. А уж потом в темном месте, когда десять на одного, отыграется. Уж как отыграется — и без свидетелей. Я-то Чекаря знаю. Другой блатняга напролом прет… А Чекарь, тот потому Инвалидку оседлал, что очень хитер и одними чужими руками.

Димка кивает. Он так и думал, что Гвоздь, с его решительностью и натиском, кинется в драку. Не удержится. Его подогревает былой позор, мучает еще со времен заключения, когда он вынужден был терпеть власть блатняг. Уж теперь Гвоздь постарается взять верх. Да только, пожалуй, Петрович, с его рыночным многолетним опытом, изучил урок, и особенно Чекаря, не хуже, а лучше прямого Гвоздя. Настало время действовать и ему, Димке; достаточно он отсиживался в закутке и выжидал,

— Петрович, — спрашивает он. — Ты мне денег на дорогу дашь? Я сегодня же исчезну… И Гвоздю скажешь — пусть успокоится. Со временем вернусь.

— Так не уговаривались, — вмешивается обеспокоенный Валятель.

— Он дело, дело говорит, — останавливает его Петрович. — Вот только достанется мне от Гвоздя за такое самоуправство.

— Так я же сам. Твое дело только помочь. Мне до Украины бы, до Полесья. Да обратно.

— Обратно ты ж не скоро.

— Все равно, Не помирать еду.

— А сколько туда?

— Тысяча верст.

— Денег сколько?

— Рублей сорок.

— Это плацкартный?

— Не, бесплацкартный. Самый дешевый, на багажной полке.

Петрович вздыхает и, достав мятые деньги, начинает выпрямлять бумажки. Он не скупердяй, Культыган, но, как и всякий рыночный торговец, знает цену копеечке. Да к тему же у неге дома трое, постоянно раскрытых ртов да жена, говорят, последнее время стала в просторных платьях ходить. Тут хочешь не хочешь, а научишься считать.