Владимир Голяховский - Это Америка

В их писательском кооперативе живо обсуждали новости об отъезде евреев в Израиль — большинство писателей и их жены были евреями. Конечно, обсуждали и высылку Алеши Гинзбурга, считали, что за Гинзбургом поедет его жена. Тогда освободится еще одна квартира.

По ночам, когда дневные заботы и тревоги кончались, Лиля прижималась к Алеше, чтобы он запомнил ее ласки, тосковал по ним. Она отдавалась ему с нежностью и силой, впивалась в него губами, руками, ногами, старалась вобрать в себя всю его страсть. В такие минуты они погружались друг в друга целиком и оставались одни на всем свете.

Устав и обессилев, Лиля ненадолго забывалась на его плече, но вскоре просыпалась, нервно вздрагивала, и думы и заботы мгновенно заполняли ее. Она шептала:

— Боже мой, как все это мучает!..

Алеша просыпался от ее шепота, успокаивал ее, гладил, целовал:

— Что тебя мучает?

— Все, но особенно волнует судьба Лешки. Ему еще надо окончить школу. Какое будущее ждет его там, если он не успеет?

— А какое будущее ждет его в Советской России? Ничего хорошего. Америка — страна возможностей, она может дать ему все.

— Страна возможностей… Только не с его мрачным характером. По нему все вокруг виноваты, все плохие, кроме него. Я даже боюсь, вдруг он заартачится и не захочет уезжать.

— Захочет. Он растет в большой нелюбви к советской власти. Уверен, что он захочет эмигрировать.

— Ты называешь это эмиграцией, а по — моему, это настоящее беженство. Мне мама рассказывала, как она бежала, когда арестовали отца, повторяя про себя: «Бежать, бежать, бежать…» А потом мне пришлось бежать из Албании, и я тоже говорила себе: «Бежать, бежать, бежать…» И теперь снова бежать! Это ужасно! [2] Арест Павла и бегство Лили из Албании описаны в 1–м в 3–м томах «Саги».

Лиля с тоской смотрела на их устроенную уютную жизнь и постоянно пребывала в подавленном настроении. Ей с сыном не остается ничего другого, как бежать из России — бежать, бежать навсегда.

Как и когда сказать Лешке про отъезд, они обсуждали между собой с первого дня. Строптивый и задиристый, он вырос с негативным налетом пренебрежения ко всему. Лилю очень беспокоил его характер, она жаловалась отцу и Августе:

— До четырнадцати лет был хороший мальчик, интересовался историей, ездил на семинары в археологический клуб, делал заметки на полях прочитанных книг. А потом его как будто подменили. Всё ему не нравится, всех он критикует, особенно школьных учителей. Послушать его, так они ничего не знают и преподают не так. Что бы ни случилось, у него всегда все виноваты, кроме него самого. Ну просто врединой стал!..

Павел успокаивал ее:

— Он проходит через период негативизма, переживает юношеский кризис личностного самоопределения. Это все временное.

Но у Лили было другое мнение:

— Да не временное это! Это в нем говорят его албанские гены…

Характер у Лешки был действительно сложный. Он рос в интеллигентной среде, и в нем сформировались те же ценности, что у всех. Но жизнь без отца наложила на личность отпечаток сумрачности. Родился он в Тиране, столице Албании, Лиля назвала его в честь своего троюродного брата Алеши. Тогда у нее и в мыслях не было, что ей суждено бежать из Албании, остаться одной и через годы сойтись с этим Алешей. Чтобы не путать их, теперь сына стали называть Лешкой.

Год назад Лешка получал паспорт, и перед ним встал вопрос выбора национальности. Мать — еврейка, отец — албанец, по закону он мог выбрать одно из двух. Мальчик хмуро спросил:

— А что хуже — быть евреем или албанцем?

— Как тебе сказать?.. Албанцы здесь чужаки, большая редкость. А русские чужакам не доверяют и их не любят.

— А евреи?

— Евреев, хоть они и свои, многие русские не любят еще больше. Обе национальности здесь не приветствуются. Дело в отношении людей к тебе.

— Мне плевать на отношения, я все равно никого не боюсь! — выпалил Лешка. — Ну, а к кому все-таки хуже относятся — к албанцам или к евреям?

Обсуждали всей семьей, и получилось, что к евреям все же относятся хуже и Лешке для будущего лучше не быть евреем. Так он стал албанцем, но воспринимал это насмешливо, часто говорил:

— Ребята дразнят меня албанцем. Мне-то плевать, ну какой я албанец?..

Когда Лиля сердилась на сына, то кричала: «Настоящий албанец, мусульманин!», а он смеялся: «Ведь если б я записался евреем, ты называла бы меня настоящим жидом».

Но в теперешней ситуации, когда Алешу могли выслать каждый день и Лиля решила подавать заявление на эмиграцию, медлить с разговором об отъезде уже было нельзя.