Жауме Кабре - Я исповедуюсь

– Плохо, что мы не знаем, действительно ли ее муж серийный убийца, или это она помешалась. Может, нам тоже грозит опасность? Ну, вы понимаете, о чем я.

– Мне кажется, я никогда не видела, чтобы женщина так боялась, – второй раз включилась в разговор Элена. – Лучше нам теперь быть поосторожнее.

– Надо ее поподробнее расспросить.

– Хотите, я еще раз с ней поговорю?

– Да.

– А если вдруг он придет?.. Что тогда?

После краткой, но страстной встречи со своей новой возлюбленной Александр Роч окончательно решился. Мне очень жаль, Гертруда, но у меня нет другого выхода: ты сама меня на это толкаешь. Теперь мне пора пожить. Он решительно поднялся по ступенькам метро, говоря: эту ночь я не упущу.

А Гертруда в это время все говорила и говорила по-эстонски, а Агата, переодетая сиделкой, – это она-то, падавшая в обморок при виде крови! – с замиранием сердца переводила все Доре, а Гертруда говорила: я смотрела в темноте на его профиль. Да, потому что он с недавних пор стал странным, очень странным, не знаю, что это с ним, и он сжимал челюсти, вот так, и бедная Гертруда хотела поднять руку, чтобы показать, как он это делал, но убедилась, что работает у нее только голова. И тогда она сказала: мне показалось, что в это мгновение он обнажил свою душу и ненавидел меня просто за то, что я существую на свете. И сказал: хватит, к черту все. Да, да, хватит, к черту все.

– По-эстонски сказал?

– Что?

– Он это сказал по-эстонски?

– Не знаю. Тут я увидела, как он отстегивает ремень безопасности, и почувствовала, что машина летит, и я закричала: Саааандреее, сукин сын… И все исчезло. Все. Пока я не очнулась. Он сидел рядом и говорил: это не моя вина, Гертруда, произошла авария.

– Ваш муж говорит по-эстонски?

– Нет. Но понимает. Или нет, говорит.

– А вы могли бы говорить по-каталански?

– А на каком языке я говорю?

Тут послышался звук поворачивающегося в замке ключа, и все три женщины похолодели от страха.

– Поставь ей градусник. Нет, лучше растирай ей ноги.

– Как?

– Блин, просто растирай! Он не должен был прийти в это время.

– О, у нас гости! – сказал он, скрывая удивление.

– Добрый вечер, сеньор Роч.

Он посмотрел на обеих. На всех трех. Мимолетным подозрительным взглядом. Приоткрыл рот. Увидел, как незнакомая сиделка мнет правую ногу Гертруды, будто это пластилин.

– Это… она пришла помочь мне.

– Как она? – поинтересовался он.

– Как всегда. Никаких изменений. – И, кивнув в сторону Агаты: – Это коллега, которая…

Профессор Роч подошел поближе к кровати, посмотрел на жену, поцеловал ее в лоб, потрепал по щеке и сказал: я сейчас вернусь, дорогая, забыл купить пирожные. И вышел, не удосужившись что-то объяснить сиделкам. Оставшись одни, женщины переглянулись. Все три.

Сара, вчера поздно вечером я нашел твою бумажку с фамилией. Там написано: Маттиас Альпаэртс. Живет в Антверпене. Но видишь ли что? Я не доверяю твоему источнику. Он отравлен завистью сеньора Беренгера и Тито. Сеньор Беренгер – мошенник и хочет только одного – отомстить моему отцу, моей матери и мне. Он использовал тебя в своих интересах. Дай мне немного подумать. Мне нужно бы узнать… Ох, не знаю. Клянусь, я делаю все, что могу, Сара.

Я знаю, что ты хочешь меня убить, Сандре, хотя называешь меня «дорогая» и покупаешь пирожные. Я знаю, чтó ты сделал, потому что видела это во сне. Мне сказали, что я пять дней была в коме. А для меня эти пять дней стали четким и медленным видением аварии: я наблюдала за тобой в темноте, потому что в последнее время ты стал очень странным, мрачным, раздраженным, неразговорчивым. Первое, что приходит в голову жене, когда муж так ведет себя, – у него на уме другая. Возникает призрак другой. Да, это первое, что приходит в голову. Но я не знала, что сказать. Я не могла смирится с мыслью, что ты можешь меня так… кинуть. И в первый же день в больнице я громко сказала: помогите! Мне кажется, мой муж хочет меня убить, потому что в машине у него было такое странное лицо и он отстегнул ремень и сказал: хватит, а я закричала: Саааандреее, сукин сыыыыыын, а потом мне снился этот долгий сон, где все повторялось и повторялось, пять дней подряд. Я уже не знаю, что говорю. Когда я в первый раз осмелилась громко сказать, что, мне кажется, ты меня хочешь убить, никто не обратил на это внимания, как будто не поверили. Но люди на меня смотрели, а эта Дора спрашивала: что ты говоришь? Я тебя не понимаю А я же совершенно ясно говорила: мне кажется, мой муж меня хочет убить, уже никого не стыдясь, и меня охватывала паника: никто мне не верил и не обращал на меня внимания. Меня как будто похоронили заживо. Это ужасно, Сандре. Я смотрю тебе в глаза, а ты отводишь взгляд: что ты вычисляешь? Зачем ты спрашиваешь меня: что ты говоришь другим, но не мне? Чего ты хочешь? Чтобы я сказала тебе в лицо, что мне кажется, ты хотел меня убить, что мне кажется, ты хочешь меня убить? Чтобы я сказала тебе, глядя в глаза: я думаю, ты хочешь убить меня, потому что я мешаю тебе жить и гораздо проще убрать меня с дороги, задуть, как свечу, чем объясняться со мной? Теперь, Сандре, объяснять мне что-либо… уже не нужно. Но только не задувай свечу: я не хочу умирать. Мне так покойно, когда я замурована в своей броне, во мне еще теплится слабый огонь. Не лишай меня его. Уходи, разводись со мной, но не гаси во мне огонь.