Жауме Кабре - Я исповедуюсь

Все произошло всего за десять дней. Тревогу подняла Катерина, когда Адриа потерялся в квартире. Он стоял рядом с полками славянской литературы и испуганно озирался.

– Куда вам нужно?

– Не знаю. Где я?

– Дома.

– У кого?

– У себя. Вы узнаете меня?

– Да.

– Кто я?

– Эта, которая… – Долгая пауза.

Испуганно:

– Правда ведь? Или прямое дополнение. Или подлежащее! Подлежащее, правда?

Перед этим, на той же неделе, Адриа, недовольно бормоча, копался в холодильнике, и Джонатан – медбрат, дежуривший у него в ту ночь, – спросил, что он ищет.

– Носки. Что ж еще?

Джонатан доложил об этом Пласиде, которая в свою очередь поставила в известность Катерину. Пласида добавила, что Адриа еще просил сварить ему книгу. Он совсем ненормальный, правда?

И вот, стоя перед полкой со славянской литературой, Катерина спрашивает: вы меня узнаете, Адриа? А он в ответ: прямое дополнение! Словом, она в испуге позвонила доктору Далмау и Бернату. А доктор Далмау в испуге позвонил в стационар доктору Вальсу и сказал: мне кажется, пора. Начались дни тщательных обследований, тестов, проб и взглядов искоса на результаты. Дни молчания. Нет, точно, это косвенное дополнение! И наконец доктор Далмау позвонил Бернату и кузенам из Вика. Бернат предложил для встречи свой дом и позаботился о том, чтобы на столе стояла вода, доставленная с Тасмании. Доктор Далмау объяснил, что они должны делать – шаг за шагом.

– Но ведь он… – Щеви, который никак не мог смириться с судьбой, был возмущен. – Он же говорит на семи или восьми языках!

– На тринадцати, – уточнил Бернат.

– На тринадцати? Стоит отвернуться, как он уже выучил новый язык! – У Щеви загорелись глаза. – Видите, доктор? Тринадцать языков! Я крестьянин. Я старше его, а знаю только полтора языка! Что за несправедливость, а?

– Каталанский, французский, испанский, немецкий, итальянский, английский, русский, арамейский, латинский, греческий, нидерландский, румынский и иврит, – перечислил Бернат. – И точно мог читать еще на шести или семи языках.

– Видите, доктор? – Неоспоримый медицинский аргумент Щеви Ардевола, открывавший новую линию отчаянной обороны.

– Ваш двоюродный брат раньше был выдающимся человеком, – деликатно прервал его врач, – я знаю это, потому что много с ним общался. Если позволите, я даже назвал бы его своим другом. Но сейчас это уже в прошлом. Его мозг, так сказать, усыхает.

– Какое же это несчастье, какое несчастье…

Они еще несколько минут бессмысленно противились фактам, но наконец договорились, что лучшее, что они могут сделать, – это заново организовать жизнь Адриа, учитывая пожелания, высказанные им еще в здравом уме. Бернат подумал: как же грустно оставлять распоряжения на время, когда тебя самого уже не будет; говорить и писать: завещаю квартиру в Барселоне своим кузенам Щавьеру (Щеви), Франсеску (Кико) и Розе Ардевол в равных долях. Что касается библиотеки, то, когда мне она будет уже бесполезна, пусть Бернат Пленса решит, желает ли он оставить ее себе или передать в дар университетам Тюбингена и Барселоны, разделив в зависимости от интересов этих университетов. Пусть он сам займется этим, если хочет, поскольку он помогал мне упорядочить ее много лет назад, когда мы участвовали в сотворении мира.

– Я ничего не понимаю, – растерянно сказал Щеви в день встречи с адвокатом.

– Это шутка Адриа. Боюсь, только я могу ее понять, – пояснил Бернат.

– Следующее распоряжение: пусть сеньоре Катерине Фаргес будет выплачена сумма, соответствующая ее заработной плате за два года. В то же время Бернат Пленса уполномочен взять себе все, что он пожелает и что не упомянуто в этом завещании, которое является более инструкцией, нежели завещанием. И пусть он распоряжается другими вещами, включая ценные, например коллекцией монет и рукописей, если не сочтет уместным передать их в дар упомянутым выше университетам. В этих вопросах рекомендую вам прислушаться к мнению профессора Йоханнеса Каменека из Тюбингена. Что касается автопортрета Сары Волтес-Эпштейн, его следует передать ее брату, Максу Волтес-Эпштейну. Картина кисти Модеста Уржеля с видом монастыря Санта-Мария де Жерри, висящая в столовой, пусть будет передана фра Жулиа, монаху соседнего монастыря Сан-Пере дел Бургал, с которого все и началось.

– Простите? – хором воскликнули Щеви, Роза и Кико.