Жауме Кабре - Я исповедуюсь

– Ошибаешься. Я узнал только, что такое «бордель», а кто убил моего отца – нет.

– Эй, эй, сюда идет черная вдова! – испуганно крикнул инспектор Оканья, заглядывая в кабинет комиссара.

– Точно?

– Ты разве не окончательно от нее избавился?

– Чтоб ее!

Комиссар Пласенсия сунул в ящик стола недоеденный бутерброд, встал и стал смотреть в окно на оживленную улицу Льюрия. Почувствовав, что посетительница пришла и стоит в дверях, он обернулся:

– Какой сюрприз!

– Добрый день.

– Уже несколько дней, как…

– Да. Дело в том, что… Я заказала расследование и…

Недокуренная погашенная сигара в холодной пепельнице на столе наполняла кабинет табачной вонью.

– И что же?

– Ариберт Фойгт, комиссар. Торговые дела, комиссар. Или, если хотите, личная месть. Но никаких борделей и изнасилованных девочек. Не знаю, зачем вы выдумали всю эту дурацкую историю.

– Я всегда выполняю приказы.

– А я нет, комиссар. И я намерена подать на вас в суд за сокрытие…

– Не смешите, – сухо перебил ее полицейский. – По счастью, Испания не демократическая страна. Здесь правим мы.

– Скоро вы получите повестку. Если виновный находится выше, я знаю, с какой стороны подойти.

– С какой?

– Со стороны того, кто оставил убийцу безнаказанным. И кто позволил ему спокойно уйти.

– Не будьте наивны. Вы не найдете никаких подходов, потому что их нет.

Комиссар взял сигару из пепельницы, чиркнул спичкой и закурил. Плотное голубоватое облако мгновенно скрыло его лицо.

– А почему ты не подала в суд, мама?

Комиссар Пласенсия сел, выдыхая дым изо рта и носа. Мать предпочла остаться стоять перед ним.

– Еще как есть, – сказала она.

– Сеньора, меня ждет работа, – ответил комиссар, вспомнив о недоеденном бутерброде.

– Нацист, который живет себе спокойно. Если еще не умер.

– Имена. Без имен все это пустые разговоры.

– Нацист. Ариберт Фойгт. Я называю вам имя!

– Всего хорошего, сеньора.

– В день, когда было совершено убийство, муж сказал, что идет в Атенеу, что у него встреча с неким Пинейру…

– Мама, почему ты не подала в суд?

– …но это была неправда, не было никакого Пинейру. Ему позвонил комиссар полиции.

– Имена, сеньора. В Барселоне много комиссаров.

– И это была ловушка. Ариберт Фойгт действовал под прикрытием испанской полиции.

– За такие слова вы можете отправиться в тюрьму.

– Мама, почему ты не подала в суд?

– И он потерял самообладание. Он хотел навредить моему мужу. Он хотел напугать его, я думаю. Но он убил его и расчленил.

– Сеньора, вы бредите.

– И вместо того чтобы задержать, его выслали из страны. Правда ведь, все так и было, комиссар Пласенсия?

– Сеньора, вы читаете слишком много романов.

– Нет, уверяю вас.

– Если вы не перестанете цепляться ко мне и к полиции, вам придется очень плохо. Вам, вашей любовнице и вашему сыну. И вам не удастся сбежать.

– Мама, я хорошо расслышал?

– Что расслышал?

– Про твою любовницу.

Комиссар откинулся назад, чтобы насладиться эффектом, который произвели его слова. И решил подытожить:

– Мне ничего не стоит распространить эту информацию везде, где вы бываете. Всего хорошего, сеньора Ардевол. И никогда больше сюда не приходите. – И он открыл полупустой ящик стола с остатками покинутого бутерброда и со злостью его задвинул, на этот раз не стесняясь присутствия черной вдовы.

– Да-да, мама, теперь понятно. Но как ты узнала, что история про бордель и изнасилования была ложью?

Мать, даже мертвая, промолчала. Я с нетерпением ждал ответа. Прошла целая вечность, прежде чем она сказала:

– Довольно того, что я это знаю.

– Но мне этого мало.

– Хорошо.

Долгая пауза. Думаю, она собиралась с духом.

– Почти с самого начала нашей семейной жизни, после того как мы зачали тебя, у твоего отца обнаружилась полная сексуальная импотенция. И начиная с этого времени он был абсолютно не способен к эрекции. Это наложило горький отпечаток на всю его жизнь. И на всю нашу жизнь. Не помогли ни врачи, ни постыдные визиты к снисходительным дамам. Твой отец был таким, каким был, но он не был способен никого изнасиловать. И в конце концов он возненавидел секс и все, что с ним связано. Я думаю, что именно поэтому он с головой погрузился в коллекционирование.

– Если дело обстояло так, почему ты не подала на них в суд? Они тебя шантажировали?

– Да.

– Любовницей?

– Нет.

И письмо моей матери заканчивалось рядом советов общего плана и робким проявлением чувства напоследок – прощай, любимый сыночек. Последнее предложение – я буду смотреть за тобой с неба – всегда казалось мне слегка похожим на угрозу.