Жауме Кабре - Я исповедуюсь

– Я бы с тобой поменялся. – Исмаил Адриа не лукавил.

– Я согласен. Но это невозможно. Мы обречены завидовать друг другу.

– Как тебе кажется, что о нас думает сеньора напротив?

Кемаль посмотрел на пассажирку, которая упорно разглядывала в окно теперь уже городской, но такой же серый и дождливый пейзаж. Кемаль был рад, что можно наконец не сидеть с каменным лицом, потому что, как бы ты ни был оскорблен, это очень трудно. Не спеша, словно это был плод долгих раздумий, он проговорил:

– Я не знаю. Но я уверен, что ее зовут Урсула.

Урсула взглянула на него. Она открыла и закрыла сумочку – чтобы скрыть смущение, подумал Кемаль.

– И у нее есть сын нашего возраста, – добавил Исмаил.

На подъеме повозка жалобно застонала, и возница стал яростно погонять лошадей. Подъем был слишком крут для повозки с двадцатью пассажирами, но спор есть спор.

– Можете выворачивать карманы, сержант! – крикнул возница.

– Мы еще не поднялись.

Солдаты, жаждавшие, чтобы сержант проспорил, затаили дыхание, как будто бы это могло помочь бедным животным взобраться на холм, где начинались дома Вета. Подъем был похож на медленную и мучительную агонию, и, когда наконец повозка была наверху, возница рассмеялся и сказал: Аллах велик, и я тоже – у меня отличные лошади. Ну что, сержант?

Сержант отдал вознице монету, а Кемаль и Исмаил с трудом сдержали улыбку. Желая встряхнуться после испытанного унижения, сержант стал выкрикивать приказы:

– Все сюда! Сейчас мы покажем этим армянам!

Возница с удовольствием закурил, поглядывая, как вооруженные до зубов и готовые на все солдаты спрыгивали с повозки и устремлялись к дому на окраине Вета.

– Адриа!

– Да?

– Где ты был?

– А?

Адриа посмотрел вперед. Урсула одернула жакет и снова уставилась в окно, очевидно равнодушная к делам этих двух турок.

– Может быть, ее зовут Барбара.

– А? – Ему пришлось сделать усилие, чтобы вернуться в автобус. – Да. Или Ульрика.

– Если бы я знал, я бы не приехал.

– Если бы ты знал что?

– Что тебе не понравится мой рассказ.

– Перепиши его. Но попробуй вжиться в Амадеу.

– Главная героиня – Элиза.

– Ты уверен?

Турки помолчали. Наконец один из них сказал:

– Тогда обрати на это внимание, а то ты все описываешь с точки зрения Амадеу и…

– Ладно-ладно-ладно. Я перепишу. Хорошо?

На перроне Бернат и Адриа обнялись, и фрау Урсула подумала – ничего себе! Ох уж эти турки – прямо у всех на глазах! – и пошла в сторону сектора «B», который был дальше по перрону.

Обнимая меня, Бернат сказал: спасибо, сукин ты сын, правда, спасибо.

– Правда – сукин сын или правда – спасибо?

– Правда, что ты сказал про разочарование.

– Приезжай в любое время, Бернат.

Они не знали, что садиться в поезд нужно из сектора «C», и им пришлось бежать по перрону. Фрау Урсула увидела их снова уже из окна купе и подумала: боже мой, какие шумные.

Бернат, отдуваясь, запрыгнул в вагон. Прошла, наверное, целая минута, а он все стоял и с кем-то разговаривал, активно жестикулируя, поправляя рюкзак и показывая кому-то билет. Я не знал, что лучше: пойти помочь ему или пусть сам разбирается, не надо ему мешать. Бернат наклонился, выглянул в окно и улыбнулся. Наконец он устало сел и снова посмотрел на Адриа. Когда провожаешь на вокзале близкого друга, нужно уходить сразу, как только тот сел в вагон. Но Адриа уже упустил этот момент. Он улыбнулся в ответ. Затем они стали смотреть каждый в свою сторону. Одновременно взглянули на часы. Три минуты. Я набрался мужества, помахал ему на прощание рукой; он, кажется, даже не пошевелился, и я ушел не оглядываясь. Тут же на вокзале я купил «Frankfurter allgemeine» [219]и стал листать ее в ожидании обратного автобуса, пытаясь отвлечься от противоречивых мыслей о недолгом пребывании Берната в Тюбингене. На двенадцатой странице – заголовок краткого сообщения, всего одна колонка. «Психиатр убит в Бамберге». В Бамберге? Это в Баварии. Бог мой, ну кому понадобилось убивать психиатра?

– Герр Ариберт Фойгт?

– Да.

– Я без записи, извините.

– Не важно, проходите.

Доктор Фойгт учтивым жестом пригласил смерть войти. Посетитель сел на скромный стул в приемной, а доктор вошел в кабинет, говоря: минуточку, я вас позову. Из кабинета донесся шелест собираемых бумаг и стук открываемых и закрываемых ящиков бюро. Наконец доктор высунулся из-за двери и пригласил смерть в кабинет. Посетитель сел, повинуясь жесту доктора, и врач тоже сел.

– Я вас слушаю, – сказал он.