Раймон Кено - Голубые цветочки

Потом дождь усиливается и смывает с герцога всю грязь: никогда еще тот не бывал таким чистым; впрочем, факт этот, стань он известным герцогу, не доставил бы ему никакого удовольствия. Герцог все колотит в дверь ногами, бьет в нее плечом; наконец замок и петли уступают силе: дверь описывает траекторию в девяносто градусов и падает наземь, а сверху на нее падает промокший и разъяренный герцог.

Который, впрочем, тут же поднимается, недовольно ворча. Встряхнувшись, он озирается и видит, что попал не то в стойло, не то в конюшню, а может, в погреб или на чердак. Все погружено в полутьму, свет еле сочится через выбитую дверь, черные тучи по-прежнему застилают небо. Наконец, герцог определяет, что попал в дровяной сарай — прекрасный, битком забитый дровами дровяной сарай. Да и уголь здесь тоже имеется. Герцог тут же разрабатывает план действий.

— Разожгу-ка я огонь да просушу штаны, камзол и шляпчонку.

Герцог ищет очаг, но такового не обнаруживает. Зато в глубине сарая он видит дверь и потихоньку отворяет ее. Сперва он ничего не может разобрать, но вдруг некто, склонившийся над горнилом, выпрямляется и кричит ему:

— Назад, неосторожный! Ты весь мокрый, а сырость загубит мою последнюю операцию!

— Фу ты, ну ты! — парирует герцог, — ты потише, я не привык, чтобы со мной разговаривали таким тоном! Мне нужно высушить одежду и обсушиться самому.

— Назад, говорят тебе! Рубиновое дерево уже превратилось в зеленую канарейку, и ее клювик начинает собирать зернышки золота.

— Золото? — вскричал герцог. — Ты говоришь, здесь есть золото?

Но человек, не удостоив его ответом, вновь склонился над тигелем и вдруг испустил вопль отчаяния.

— Проклятье! — вопил он. — Зеленая канарейка превратилась в свинцовую курицу. Все придется начинать сначала!

— Ну и прекрасно! — легкомысленно сказал герцог. — Начинайте сначала, а я зато избегну простуды.

— Начать сначала, мессир?! Да ведь это двадцать семь лет упорного труда! Двадцать семь лет — псу под хвост! В этом тигеле вот-вот должно было появиться золото, если бы не ваше грубое, неуместное вторжение.

— Да-да, это все очень интересно, но что ж теперь делать, смиритесь. А я пока высушусь.

И герцог принимается стаскивать с себя штаны и камзол; он развешивает их над очагом, а затем и сам усаживается рядом, но не вплотную, чтобы не подгореть. И от него, и от одежды валит густой пар.

Человек продолжает охать и причитать.

— Эта сырость теперь проникнет повсюду!

И он бросается закупоривать бутыли и замазывать глиной горлышки реторт, не переставая притом бурчать:

— Все ингредиенты придется полностью высушивать заново. Погиб многолетний труд! — да нет, что я говорю, — не погиб, а загублен. И кем! — каким-то мужланом неотесанным, который не знает, куда ему приткнуться в дождь.

— Фу ты, ну ты! — посмеиваясь, говорит герцог, — скажите на милость! Да знаешь ли ты, с кем говоришь, жалкий стеклодув?

— А знаешь ли ты, с кем говоришь, мужлан?

— Ну вот, заладил: мужлан да мужлан! Я герцог д’Ож, представитель дворянства моей провиции в Генеральных Штатах.

— Подумаешь! А я Тимолео Тимолей, единственный алхимик во всем христианском мире, кому ведом подлинный и наивернейший способ получения жидкого или твердого золота, не считая множества прочих чудес.

— Это каких же?

— Я умею ходить по потолку, как муха, и по воде, как наш Христос-спаситель; умею находиться одновременно здесь и в Новой Испании, путешествовать, подобно пророку Ионе, в чреве кита, плавать верхом на дельфинах не хуже Ариона, бегать быстрее Аталанты, передвигаться в экипаже без лошадей и летать по воздуху стремительней орла и ласточки…

— Я гляжу, ты питаешь слабость к средствам передвижения.

— Просто я излагаю вам свою тему последовательно. Желаете из другой серии? — пожалуйста! Я умею понимать язык пчел; говорить на диалекте тупинамбуров [53] Игра слов: тупинамба — древнее индийское племя на территории Бразилии, топинамбур — род брюквы. , не изучая его; беседовать с человеком, находящимся за тысячу миль от меня; слышать музыку небесных сфер; без всякого труда разбирать все секретные письмена; наизусть пересказывать тысячи и тысячи книг; вести диспут с любым оппонентом на любую тему, заранее даже не ознакомившись с ней.

— Все это гроша ломаного не стоит, а вот золото, — совсем другое дело, — сказал герцог, принимаясь одеваться.

— Из эссенции, которая вот-вот должна была сублимироваться у меня в тигле, я мог бы получить даже не унции, а ливры, да что там ливры! — целые бочки золота, но вторжение господина герцога все погубило. Мне опять предстоит трудиться двадцать семь лет над дистилляцией; правда, теперь мне поможет приобретенный опыт.