Борис Васильев - И был вечер, и было утро. Капля за каплей. Летят мои кони

А где он был, этот родной Прославль? Он был «ЗА». За материком, за экватором, за океаном, за горизонтом и вообще в другой части света, достичь которой на те поденные пенсы нечего было и думать: одно письмо сжирало дневной заработок. Сергей Петрович экономил, писал и отправлял, а ответа все не было и не было. Ни ответа, ни привета, ни денег на дорогу.

Выручил некий француз — трюмный матрос, по болезни списанный с проходящего корабля. Ему тоже повезло не помереть, и теперь он вкалывал рядом с русским волонтером, уважая в нем не только вчерашнюю отвагу, но и сегодняшний характер.

— В порту стоит торговая лоханка до Марселя, — как-то сказал он. — Я замолвил словечко, будто ты моряк, но пропил свою матросскую книжку. У них на борту нехватка, и они согласились взять меня кочегаром, а тебя — подручным. Поверь, это единственная возможность вырваться отсюда: я моряк, я знаю, что говорю.

Так ли все было, не совсем так или совсем не так — бабушка ни на чем не настаивала. Однако свято веровала, что урок практической эксплуатации человека человеком Сергей Петрович получил именно в трюме торговой лоханки и с того незабываемого путешествия из Кейптауна в Марсель о прибавочной стоимости знал не только из трудов теоретических.

Путь, которым он выбирался из ада, проходил через ад. И прямому потомку стремянного самого князя Романа вряд ли удалось бы выжить, если бы не те, кто дышал рядом, страдал рядом, стонал рядом, ел с ним из одного котла и спал в одном кубрике. Эти «трюмные черти», как звали их на всех судах того времени, сразу определили, что парню не по плечу (не по раненому плечу, они и это видели) совковая лопата, и подставили свои плечи.

— Ты лучше читай нам. А главное, растолковывай: черти трюмные — люди темные.

И Сергей Петрович читал; в жарких и темных трюмах уже хотели слышать, почему же эти трюмы такие жаркие и такие темные и что надо сделать, чтобы тебя хотя бы не каждый день обсчитывал хозяин. Книги были серьезны, место было серьезным, и вчерашний студент старался объяснить сегодняшним товарищам все очень серьезно. А давно известно, что лучший способ разобраться самому — это начать учить других.

Когда он добрался до Марселя, почему вскоре нелегально укатил не в родной Прославль, куда так стремился, а в туманный Лондон, с кем он там встречался, — этого бабушка мне не рассказывала. Зато достоверно известно из сохранившихся печатных изданий, что летом того же года в газете «Прославльские ведомости» появилось вдруг очень крупно набранное обращение «КО ВСЕМ ИСТИННЫМ ПРОСЛАВЧАНАМ!». Далее — и тоже весьма крупно — восхвалялись волонтерские подвиги коренного прославчанина Сергея Петровича Белобрыкова, приумножившего славу родного города в справедливой войне, и содержался горячий призыв к согражданам не только достойно отметить прибытие героя в Прославль, но и выслать представительную делегацию для встречи его на самой границе империи, дабы с почетом сопроводить в родное гнездо.

Это обращение к согражданам было набрано и напечатано полным тиражом без всяких там приказаний, распоряжений, советов и даже без разрешения, а исключительно по доброму порыву старшего наборщика Евсея Амосыча Сидорова. Эффект же оказался столь всепрославльским, что Амосыч вместо заслуженного нагоняя за самодеятельность получил прочувствованное «спасибо, братец» и червонец «на чай».

— Совершенно справедливо, совершенно, — солидно рокотал губернатор. — Голос народа — глас божий. Необходим» встретить, необходимо сопроводить, необходимо отметить. Всенепременнейше!

Делегация для встречи героя именно на границе империи была демократично избрана самим его превосходительством. В нее он включил не только отца волонтера Петра Петровича Белобрыкова и представителя общественности адвоката Перемыслова, но и собственного личного адъютанта. Адъютант назначен был недавно, весьма польщен доверием, молод и здоров, как жеребец, и с готовностью проволок сквозь все границы и все взгляды английский чемодан бурского героя.

— Однако же вес… — прохрипел он, совершив этот переход.

— Книги, — пояснил Сергей Петрович. — Сам я ранен, как известно, батюшка и господин Перемыслов в возрасте, так что весьма обяжете, коли лично доставите имеющие вес знания.

Адъютант доставил. Поезд в Прославль приходил утром, чемодан тут же благополучно оказался в комнате Сергея Петровича, и Сергей Петрович на глазах у всех извлек из него самые натуральные и вполне классические фолианты. А ночью английский чемодан исчез из фамильною особняка Белобрыковых, обнаружился в совершенно другом месте, затем переселился к Амосычу, а тот варварски изломал его да и сжег. Правда, не без искр: оные сверкнули на всех заводах и фабриках Прославля в ближайшие дни.