Алексей Слаповский - Антиабсурд, или Книга для тех, кто не любит читать

Кошкин убил ни за что Мошкина — абсурд.

Кошкин ни за что подарил Мошкину сто рублей — антиабсурд.

Вы скажете: неправда! В жизни не так! В жизни старухи грозят внукам в окно и кричат, что если те опять приклеят их тапки к полу и вернутся с двойками, они их выпорют! В жизни Кошкины убивают Мошкиных именно ни за что — десятками и сотнями, об этом уже даже газеты не сообщают: надоело!

А я и не против. Я и сам говорю: в жизни абсурд стал нормой. Но искусство, по моему мнению (и не только моему) есть средство не отражения, а преображения жизни.

Мне стали интересны нормальные люди — за то, что их в жизни принимают за ненормальных. И это, в общем-то, не ново, литература всегда интересовалась необычными характерами, а нормальные люди сейчас выглядят страшными оригиналами. Разгадка проста: нормального в мире стало меньше, чем ненормального, поэтому оно и кажется ненормальным.

Тут, правда, другой вопрос: а что есть вообще норма?

Но ответ на него мне на данном этапе жизни и творчества пока не под силу.

1 мая 2005 г.

Я сам не люблю читать.

Иногда вдруг захочется, снимешь с полки, начнешь — и после двух страниц скучно станет, бросишь. Вечно автор доказывает, что он умнее меня, а мне это не нравится, или что я тоже умный, а это мне нравится еще меньше.

Мне нравится, когда просто, коротко и большими буквами. Но я же не ребенок, чтобы детские книжки читать.

И те, кто, как и я, не любят читать, они тоже не так уж не любят читать, чтобы вообще ничего не читать, они бы тоже рады почитать, но возьмут книгу — скучно, длинно, не вникнешь, в чем дело, и после двух страниц бросают.

И вот я решил им помочь.

Возьмут они эту книгу, начнут читать первый попавшийся рассказ — и уже им скучно станет, уже готовы бросить, а рассказ-то уже кончился! Это им будет приятно. Сравним: некто в трамвае стоит на вашей ноге на протяжении девяти остановок. Вам и больно, и неприятно, и обидно, и грустно, и хочется его оскорбить, особенно если на ноге мозоль. И наоборот: тот же некто не стоит на вашей ноге, а только наступил вам на ногу и тут же с нее сошел. Мозоль взвоет и успокоится, а боль успокоения, как известно, приятна, и вы даже благодарность чувствуете к этому человеку, хочется с ним познакомиться и побеседовать.

И я надеюсь, что после одного рассказа те, кто не любит читать, возьмут и прочтут другой. Чтобы испытать удовольствие оттого, что и он быстро кончится. Так помаленьку и всю книгу прочтут.

При этом абсолютно все в ней — правда, как в жизни, а если где и есть фантазия, то такая, что правдивей самой жизни.

А еще эта книга неожиданно оказалась чем-то вроде дневника, отчасти личного, но зашифрованного, отчасти дневника натуралиста, если можно так сказать, соучастника и свидетеля различных событий на протяжении более чем десяти лет, поэтому рассказы расположены в строгой хронологической последовательности.

Иванов встал утром по звонку будильника — не с похмелья, не после бессонницы, не после изнурительных занятий с какой-нибудь развратной женщиной, а после нормального здорового сна рядом с женой Нинелью Андреевной, он встал в шесть часов тридцать минут утра, он пошел в туалет, постоял там без крика и крови, без грустных мыслей, спокойно и буквально, с чистой совестью глядя вниз, потом он умылся с мылом, почистил зубы зубной щеткой и пастой, побрился электробритвой, потом он надел брюки и рубашку, потом разбудил жену, причем отнюдь не толчком, не пинком и не громким возгласом, а тронув за плечо. И Нинель Андреевна тут же с улыбкой проснулась.

— Доброе утро, — сказал ей Иванов, и она ответила тем же.

Позавтракав, Иванов оделся в костюм и пошел к троллейбусу, он ждал троллейбуса терпеливо, без нервов, дождался, влез, не толкаясь, и поехал стоя, держась за поручень, и приехал на работу, потому что он ехал на работу, а не куда-то еще.

На работе он работал.

После работы он поехал домой — в троллейбусе того же маршрута, но уже в обратную сторону.

Дома он поужинал.

А потом сел читать две газеты: сначала одну, а после нее другую.

К нему подошла дочь и сказала:

— Папа, у меня трудности с выполнением задания по математике, которое оказалось очень сложным, и я никак не справлюсь с ним, не мог бы ты помочь мне?

Иванов не заорал на дочку, он не обругал ее, не ударил, он не зарезал ее ножом и даже не изнасиловал ее, он сказал:

— Ну-ка, ну-ка, разберемся!

И разобрался.