Чарльз Сноу - Поиски

— Конечно, — сказал Константин, — это единственный путь развития науки в ближайшие двадцать лет.

— Так вот, — Остин разгладил свой жилет, — дайте время, и это придет само собой. Когда я был молодым человеком в вашем возрасте, я считал себя счастливым, если у меня был один ассистент, а в вашей лаборатории, я полагаю, вы к лету будете иметь девять или десять человек, из которых вы, если захотите, сможете создать группу. Вот как развиваются события, а мы даже не осознаем этого. — Он помолчал. — Но, по-моему, мы в дни моей молодости делали не меньше, чем вы сейчас.

— Вероятно, я не совсем ясно выразил свою мысль, — запротестовал Константин. — Я хотел, чтобы в этом институте группы создавались на самых различных началах. Нужно иметь группы, которые будут работать над определенными проблемами, — ну, для примера, скажем, проблема токоферола, — разрабатывать эту проблему во всех возможных направлениях. Все сотрудники должны также принимать участие в разработке общей программы действий. На это потребуются годы, вам будут нужны биохимики, зоолог или два, специалист по органической химии, кристаллограф и так далее, а когда проблема будет решена, вы с ними прощаетесь и беретесь за новую проблему. Исследовательская работа в наше время должна быть сознательно организована, хватит с нас ученых-одиночек, которые тычутся вслепую туда-сюда.

— Я в этом не уверен, — сказал Фейн, и голос его прозвучал глуше и холоднее, чем у Константина. — Я склонен думать, что в исследовательской работе нам нужно скорее больше индивидуальностей, чем меньше.

Я подумал, что в его голосе прозвучала странная напряженность.

— Я не очень верю в институты, состоящие из групп, — сказал Притт, — это будет похоже на школу для слабоумных. Нам не нужен институт для слабоумных, — засмеялся он.

— Я вообще предпочел бы, чтобы не было института, чем иметь институт на этих началах, — заявил Фейн, и я опять услышал напряженность в его голосе.

Константин с неожиданным интересом, абсолютно непритворным, наклонился вперед:

— Но разве разрешение проблемы само по себе не означает для нас несравнимо больше, чем то, каким образом она будет решена?

Я вспомнил изречение «Избавь нас, боже, от наших друзей». Щеки Фейна вспыхнули слабым румянцем.

— Я не очень верю в эти ваши группы для решения проблем, — сказал он. — Но даже если бы я и верил, думаю, что я предпочел бы, чтобы кое-что в жизни осталось для индивидуальностей.

— Фарадей не работал в группе, — весело заметил Десмонд. — Или Уиллард Гиббс. Или Максвелл. Все они были отшельниками.

Я подумал, что в этот момент он воображал себя суровым мизантропом-ученым, уединившимся вдали от мира.

— Мы отвлеклись в сторону, — слишком громко сказал Остин. — Мы обсуждаем вопрос, быть или не быть институту в принципе. Я полагаю, что Константин высказывается за создание института вне зависимости от тех форм, какие будут нами выработаны?

— Я предпочитаю что-нибудь, чем ничего, — ответил Константин. — Это же ясно, ибо любой институт проделает работу, которая требуется. Институт, который я предлагаю, проделает большую работу и в более короткий срок, вот и все.

— Каково ваше мнение, Фейн? — спросил Остин.

— Я предпочел бы вообще не иметь института, чем по этому механизированному образцу, — спокойно ответил Фейн. — Я решительно предпочел бы, чтобы института вообще не было.

После этого заседания я понял, что настало время, когда я должен взять все в свои руки. Дело явно не клеилось. Я никогда не предполагал, что наша затея встретит оппозицию с самого начала. Даже оставляя в стороне реакцию на выпад Константина, все равно в общем отношении к нашему проекту ощущался внутренний протест, проявлявшийся все больше и больше. Со стороны Притта это было возмущение агрессивной, удачливой и экстравагантной молодежью в лице Константина и несколько менее отчетливо в моем лице; со стороны Фейна тоже чувствовалось сопротивление, столь же глубокое и, вероятно, более опасное, но мне не было ясно, чем оно вызвано. Вероятно, его раздражала молодежь, ее успех, которого он сам не смог добиться, — я не знал; быть может, виной была страстная вера, живущая в Константине, которой Фейн был абсолютно лишен. Возможно, он и сам не знал. Но, по всей видимости, он был настроен против любого нашего предложения. Нашего! Не совсем удачно было то, что я оказался столь тесно связан с Константином. Не будь за ним крупного открытия и будь он более податлив, они, быть может, отнеслись бы ко мне с большей благосклонностью.