Грегуар Делакур - То, что бросается в глаза

– Дорогая, Артур все наврал, это не Анджелина Джоли, это Скарлетт Йоханссон!

Артур Дрейфусс разделся и лег рядом с ней.

Их тела были светлы. Их страхи бледны. Они держались за руки. Артур Дрейфусс еще не решался потрогать сказочные груди. Его руки уже отведали их, с известным результатом; нет. Он хотел растянуть время желания, это время до свершения и буйства. Хотел насладиться Скарлетт Йоханссон, упиться, наполниться ею на целую жизнь; быть может, завтра она уедет, быть может, завтра она исчезнет. Пока же она была здесь, держалась за его руку механика, сухую и сильную, как руки его браконьера-отца, такие руки не выпустят и не дрогнут. Он улыбался и знал, не глядя на нее, что она тоже улыбается. Очень скоро они задышали в одном ритме, в такт; музыка – что-нибудь легкое, фортепьяно, «Кельнский концерт» Кейта Джаррета, например. От сцепленных рук поднималось, окутывая их, новое тепло, тепло одновременно и детства, и зрелости с ее ожогами. Мне и жарко, и холодно, прошептал он.

И она повторила: мне и жарко, и холодно, и они поняли, что уже начали любить друг друга.

С тобой мне не страшно, Артур. Ты ласковый. Ты красивый. На ум пришла песня Барбры, слышанная однажды, ему понравились слова: Иди ко мне, клянусь тебе любя, / Что до тебя я не знал никаких до тебя ; он забыл все вплоть до лица мадам Лельевремон, которую взял по ее настойчивому требованию на заднем сиденье ее «Рено эспас» однажды, когда не было на месте ПП – боже упаси; мадам Лельевремон, жена нотариуса с той же фамилией, лишившая его девственности властно, быстро, вульгарно, неистово, точно оголодавшая: ах, мой маленький, кончай же, кончай ; вопли возбудили его, он кончил, зверь взревел, и ему тогда понравилась необузданность телесной любви. Ее бесстыдство. Проститутка из Альбера и жена нотариуса – то были два его первых раза, и однако же он прошептал на ухо прекрасной Жанин Фукампре: до тебя я не знал никаких до тебя , это были лучшие слова любви, которые он мог сказать в эту минуту, и она тихонько повернула к нему лицо, поцеловала в щеку: ты милый. Мне хорошо с тобой. Вернулась эрекция, и у нее вырвался короткий очаровательный смешок – краснеющий, если можно так выразиться. Я с тобой, Артур, я тебя выбрала, а ведь даже не знаю, что ты любишь. Любишь ли ты… ну, не знаю. Рыбу на гриле или мясо на вертеле. Книги Амели Нотомб, диски Селин Дион или, добавила она, хихикнув, хлебец по-пикардийски . Жанин Фукампре повернулась на бок, чтобы лучше видеть Артура Дрейфусса; ее груди скользнули, медленно потекли, точно ртуть. Это было очень красиво. Я люблю читать, признался он, но дома было мало книг. Отец говорил, что, когда читаешь, не живешь, мама была не согласна. Она брала книги в библиотеке. Какие книги? Делли, Даниэлу Стил, Карен Деннис, любовные романы. Она говорила, что это заполняет пустоту, оставшуюся после Нойи, а когда плакала, говорила, что слова омывают ее. Это мило, сказала Жанин Фукампре. Нет, это глупо. Они рассмеялись. Однажды я нашел книгу стихов в машине. В разбитой машине. Никогда бы не подумал, что там найдется книга стихов. Потому и взял ее. Я прочел ее много раз. Чем больше читал, тем больше мне казалось, будто все, что мы открываем в жизни, уже было открыто словами, все, что мы чувствуем, уже чувствовали до нас. Будто все, что еще случится, уже живет в нас. Жанин вздрогнула; и он понял, не без ностальгического чувства, что нас всегда опережают слова. Мне нравится, как ты говоришь, сказала она. В одном стихотворении, продолжал он, говорится о юноше, у которого впереди как минимум полвека жизни, и сказано так: Он улыбался банальной надежде . По лицу Жанин пробежала ностальгическая гримаска. Это из-за банальной . Это уже говорит о конце. Это говорит, что. Она прервала его. Он не обиделся; время новых слов еще придет. Я не очень любила поэзию, от нее у меня только неприятные воспоминания школьной поры. Боссюэ [83]в первом классе средней школы. Понж [84]не то Эпонж во втором. А вот Амели Нотомб я очень люблю. Она забавная. Я не читал. Я прочту тебе что-нибудь, если захочешь. И еще Селин Дион, знаешь, как я ее люблю, она спасла меня. Но я не обижусь, если тебе не понравится. Если тебе не понравится, я не стану больше ее слушать, обещаю (смех). А кто твой любимый певец? Артур Дрейфусс улыбнулся; у меня нет любимого певца, я просто люблю песни, и все. Какие? Да всякое старье, которое ПП постоянно крутит в гараже. Песни его поколения. «Сюзанна» Леонарда Коэна, например. Реджиани. Песня «Мой старик» Даниэля Гишара – она напоминает мне о моем старике. Это древняя кассета, ее приходится перематывать с помощью карандаша, но ПП ее обожает, потому что ее подписал сам Даниэль Гишар, когда был здесь в 1975‑м. Еще песенки Балавуана. Гольдман, Далида. И Пегги Ли, один клиент как-то забыл.