Виорэль Ломов - Мурлов, или Преодоление отсутствия

Поднявшись снова на второй этаж, а потом по винтовой лестнице еще выше, мы миновали огромную дверь с чугунными засовами, покрытыми кузбасслаком, ведущую, видимо, на чердак, снова спустились на второй этаж, затем на первый и, свернув направо, попали в третий зал. Зал был практически пустой. В одном углу на большом трапециевидном подиуме, обтянутом стального цвета тканью, стоял черный рыцарь с секирой и щитом, а напротив него, рядом с огромным старинным зеркалом в массивной резной раме красного дерева, на стуле без спинки сидела старушка-смотритель. Кто из них был старше – рыцарь, старушка или зеркало – вряд ли знал даже главный хранитель музея. Да, еще и стул туда же.

Увидев нас, старушка вскочила. Как попугай, повертелась перед зеркалом, стараясь разглядеть себя сзади (наверное, из собственной юности), и со вздохом уселась на прежнее место. Рыцарь не шелохнулся.

– Короче, милочка, – обратилась к старушке секретарша. – Выйдите, пожалуйста, вон! Товарищ переоденется.

– Знаю я тебя, переоденется! – воскликнула смотритель и, подскочив ко мне, жарко зашептала на ухо: – Ты осторожней с ней, она секретарша всех шлюх и блудниц, каких только можно сыскать в округе. Ей этот поставили, как его, спидометр. Закодировали, словом.

– Дура вы, милочка, – спокойно сказала Свет-с-ка. – Дура в кубе, – и, расписавшись в моем бегунке, удалилась.

– Какая невоспитанная молодежь! – воскликнула с наигранным пафосом смотритель. – Я ветеран труда, вот удостоверение, пятьдесят лет проработала в школе, из них двенадцать директором, но такого при мне не было!

– Так вы же здесь не директор, – успокоил я ее.

– Такого не было! Да вы переодевайтесь, переодевайтесь, не смущайтесь. Я тут всякого насмотрелась.

– А я и не смущаюсь. Душно, однако.

– Вентиляцию включат перед уходом, в шесть вечера. Как после войны, ха-ха! А окна и двери не открываются – свежий воздух губительно действует на экспонаты.

– Этим железякам, похоже, ничего не страшно, – сказал я, примеряя рыцарскую форму. – Сколько по ней колошматили мечами и дубинами – и ничего.

– Вы кафтанчик, кафтанчик не забудьте! Он там, внутри, и шапочку, а то натрет. Кальсончики…

Я с интересом разглядывал и натягивал рыцарские причиндалы.

– Надо же, из шлема «Шипром» несет!

– Это любимый одеколон нашего опального фотографа. Резковатый, конечно, запах. «Огуречный» помягче будет. Фотограф перед ссылкой примерял эту рыцарскую форму. Вот и провоняло. Я с ним посылочку сыну передала! Сала домашнего и сливянку! А еще…

– Что вы говорите! А я думал, пахнет от прежнего владельца. С тех еще славных времен.

– У меня на Галерах сын! – неожиданно сильно, с гордостью, произнесла старушка прямо мне в ухо. Я невольно отодвинулся от нее. – У него кандалы и ядро на ногах. Особо вредные условия, дающие право на льготное пенсионное обеспечение. На пенсию отправят в пятьдесят лет – по первому списку, согласно Постановлению Кабинета Министров СССР № 10 от 26.01.1991 года. Осталось полгода. Жду – не дождусь. Но мне заботливые люди точно обещали отправить его на пенсию без проволочек. А о вас тоже заботливые люди позаботились, когда направляли сюда?

– Чтоб они сдохли! – отрезал я, надеясь нарочитой грубостью отвязаться от назойливой старухи.

– Нет, – возразила старуха. – Пусть они лучше живут.

– Им уже лучше жить некуда.

Наконец я с трудом, не без помощи смотрителя, облачился в доспехи. На меня пристально посмотрел железный незнакомец и, повторив все мои угловатые движения, вышел из зеркала. Что ж, черный человек, отныне ты будешь со мной.

– До свидания. Вы остаетесь здесь? Караулить-то больше нечего.

– А я только до шести вечера после войны, а потом домой пойду, сына ждать. Я его уже четверть века жду.

Я взял в руки короткую острую секиру и круглый щит.

– Секирочка-то знакомая?.. – в глазах смотрителя появилась настороженность.

– Знакомая, – успокоил я ее. – Это секира амазонки царицы Пентесилеи.

– А откуда вы ее знаете?

– Да как вам сказать… Приходилось встречаться. И щит знакомый. Ну-ка, что тут на нем сзади? Так, начало слова стерто, как всегда… Слава богу, не «Zepter», но тоже что-то немецкое… Конец слова – «…фест». По-немецки, кажется, «прочный». А, это же «Гефест». «Выковано Гефестом». Добрая фирма. Что попало не кует.

Добрую старушку распирало от любопытства, а меня от фантазий:

– Полслова имеет совсем другой смысл, чем полное слово, не так ли? – рассуждал я. – Хотя в данном случае «фест» и «Гефест» близки по смыслу.