Андрей Иванов - Копенгага

Мне все хотелось увидеть, все хотелось понять, я всем махал рукой и говорил «здрасьте!». Иногда мне отвечали. Это меня здорово радовало.

Затем мы стали ходить до остановки, до магазина, потом как-то перешли дорогу, дошли до путей. И вот однажды дошли до кинотеатра — и дальше этого кинотеатра мы не ходили.

Вниз идти было легче всего. Хотелось бежать, но мама не отпускала мою руку.

Мы гуляли по дороге. Куда бы мы ни пошли, мы всегда шли по дороге. Дорога вилась. Мы вслед за ней.

Иногда мы шли в обратном направлении, там тоже было много интересного. Доходили до останков бетонной постройки, возле которой стояли ржавые скелеты военных машин, трактора и еще чего-то, в чем уже было не угадать породы. Это нечто выказывало все свои механические внутренности, было изъедено ржавчиной, навьючено колючкой. Рядом лежали трубы, в которые мы ухали, друг на друга смотрели, заглядывая с разных концов. Гнили старые доски, на которых сидели кошки; намертво лег прицеп кирпича, прибывший сюда с целью стать частью чего-то, но так и остался лежать, спаявшись в один целый кусок, позеленевший от времени. Еще было что-то, покрытое шифером. Там я впервые увидел ящерицу. Она грелась на канализационном люке, высоко подняв голову. За кирпичами возникал непокрытый и очень опасный колодец, к которому мне возбранялось приближаться. Дальше этого места ходить было нельзя вообще. Дальше были песок, щебень, большие камни, а за ними — лес и болото. На этом обрывалась моя прогулка.

Шли обратно…

Мои познания о мире ограничивались кинотеатром у железнодорожной станции с одной стороны и вот этой полянкой. Все это было моей жизнью, которая протекала на этой дороге…

Строилась она тогда из мелких происшествий. Например, котенок, которого спас из колодца отец. Это была настоящая история! Мне ее рассказывали, как сказку. Я просил много раз, и дед садился на скамейку, прочищал горло и говорил…

Был вечер. Лешка услышал плач котенка, обошел всех, никто ему не поверил, а отец сказал: «Ну пошли, посмотрим» и пошел. Оказалось, что Лешка ничего не придумал. Котенок, и правда, был в колодце, он плакал. Тогда отец по веревке спустился в колодец, посадил котенка за пазуху и поднялся вместе с ним. Дед смеялся и говорил, что мама переволновалась и все повторяла: «Какая глупость, как это глупо…»

Когда отец вылез с мокрым котенком, он сказал:

— Повезло чертенку, что бревно туда кто-то кинул, на бревне сидел, не было бы бревна, сразу утонул бы и пикнуть не успел!

Так у нас появился кот Васька.

Помню, как тетка моя посадила в гнездо птенца. Мы нашли его под березой в саду, он громко пищал, разевая пасть.

— Слава богу, — сказал дед, — что мы нашли его первее Васьки.

Тетке сделали чалму на голове, посадили в нее птенца, и она полезла. Она лезла медленно. По лестнице, потом по стволу дерева. Она шибко ободрала свои толстые крепкие ноги, мы долго рассматривали ссадины… Мать порывалась помазать их зеленкой, а отец говорил:

— Хорош тебе приставать, само пройдет, и не такое бывает.

А потом у нас сгорел курятник. Не у нас, а у соседей. Никто, кроме кур, не пострадал. Я всем говорил, что во всем виноват Кощей. Я имел в виду ту табличку, которую дед повесил на свой сарайчик, где он хранил макулатуру и сушил веники. Дед занимался различными делами по дому: дровами, топил, по огороду немного, но самым его любимым занятием было сидеть в сарае, вязать веники, попивать водочку, разбирать старые газеты и журналы, он что-то из них вырезал, подклеивал какие-то статьи в большой альбом «для рисования», за что на него злилась бабка, злилась и приговаривала:

— Да когда ж это кончится! Господи боже мой! Мало тебе одного раза! Нет, надо опять свой нос не в свое дело сувать! И когда ты уймешься! Ты ж знаешь, какая у нас соседка! Какие она письма пишет! Бог его знает, что написать, куда надо, может!

Дед на это реагировал однозначно: махнет рукой, скажет «Не каркай ты!» и снова идет в сарай, вяжет веники, разбирает макулатуру да курит свою махорку.

Бывало, к нему туда заглядывал дядя Клима — и тогда они бегали в магазин садами.

А потом мы с Лешкой стали к нему залезать, шарить, курить махорку. Лешка умело крутил большие сигары из газеты, поджигал и тут же умело задувал — и они курились, и ели глаза. Однажды мы так здорово курили, что дед подумал, будто у него схватился сарай, прибежал, а там мы — курим. Нам попало от него тогда, за уши отодрал бесенят. После того случая дед предупредительно прибил на дверь сарая табличку «Осторожно! Высокое напряжение». На ней был нарисован череп, сквозь который била молния. Это и был Кощей.