Андрей Иванов - Копенгага

Я думал о том, что в замке время остановилось; снаружи оно непременно идет, может, даже летит, а тут оно не движется вообще.

Я думал об этом вчера, и на прошлой неделе, и даже в самом начале, весной, кажется, мне это пришло в голову.

Мысли уходят и возвращаются, как хронические заболевания, как дурацкие привычки…

Возможно, эти мысли не мои, а замка или кого-то, кто в нем прежде жил. След молитвы. Ведь старик тут постоянно молится в башне.

Может, он и сейчас молится. Всем сказал, что уехал в Россию. Как бы не так. Сидит в башне, молится тихонько.

Сходить проверить? Лучше не надо.

Надо бы что-то сделать. Не только уголь в топку кидать да золу выгребать, но и письмо чиркнуть.

Я думал об этом тоже. О матери. Я думал об этом вчера. Думал, что надо ей написать, и не писал с тех пор, как пришел старик и сказал, что надо попробовать топить замок; уже тогда я подумал, что не надо ей больше вранья писать. Хватит! И не писал совсем…

Снова думал о том, что не случайно я тут, совсем не случайно, с косяком в руке, у окна, посреди плесенью проеденной залы. Все это по заслугам… Думы и скребущие по сердцу звуки Bildeschreibung. [52] Bildeschreibung (нем.) — «Описание изображения» — композиция группы Einsturzende Neubauten. Так надо; так должно быть. За буквой А следует Б; за первой стопкой вторая, за второй третья, и так далее… после Лиллекюла — Тонди, за Тонди — Ярве, после Ярве — Рахумяэ, потом Нымме, Хийу, Кивимяэ и Пяэскюла [53] Названия железнодорожных станций на пути из Таллина в Пярну. — иная последовательность возможна только в обратном направлении, изменить в этой цепи что-либо нельзя! У каждой причины свое следствие. Железный закон жизни. Другого поворота и быть не могло. Разве что хуже… могло быть что-то вроде Blutvergiftung… [54] Blutvergiftung (нем.) — «Заражение крови» — композиция группы Einsturzende Neubauten. То есть сойти в Рахумяэ… [55] Возле станции Рахумяэ находится одно из таллинских кладбищ — Рахумяэ (в пер. с эст. «Гора покоя»).

Я даже счастлив, что я тут; научился радоваться рису, дешевому паштету и хлебу. Есть чай? Великолепно! Трава — что еще надо? Целых два диска Einsturzende Neubauten, пять дисков Stranglers ; в библиотеке есть Mort a credit и Tropic of cancer. [56] «Смерть в кредит» — роман Луи Фердинанда Селина; «Тропик Рака» — роман Генри Миллера. Зачем мне ехать в Америку или Париж? У меня все есть, я жив, ни в чем не нуждаюсь.

Я даже тебе благодарен, что ты меня бросила, Анна… и тебе, ублюдочный мир. Я бегал от тебя, а ты ловил. Я прикидывался кем-то другим, а ты делал вид, что мне веришь. Затравленный, волок мои избитые ноги, спал под забором, любил на ходу, плыл говном в проруби, летел письмами, открытками со стишками, пробирался крысиной стаей, пока не оказался в этом замке, замурованным намертво, чтобы понять простую вещь: жизнь — этап; мир — зола. Это не только замок и книги в библиотеке, не только все религии гончарного человечества с их глиняными богами, но и подвал, неубывающие тонны угля, вечные кубометры воды в трубах, и самое главное, мир — это мешки золы, которые я выношу из замка. То, что остается после сгорания; то, из чего он лепится.

Теперь это очевидно.

Но столько сил ты отнял, прежде чем открыться!.. столько впустую сплавленного времени… столько никчемных личностей запускали мне в душу языки и пальцы… было тесно, как в тамбуре, и того тесней! Мир сжимался до удавки на шее, до гроба, до багажника BMW; поднимался Вавилонской башней на кроваво-костном фундаменте; потешался, играл со мной, как кошка с мышкой, соблазнял шлюхами и деньгами, ловил сетями и огоньками ночных городов, заманивал в свои коконы и капканы, колол иглами в подъездах, драл в туалетах, окунал в прорубь, рубил правдой с плеча, гнал, бил, пинал, испытывал на прочность… отнял все — меня у себя отнял — оставив взамен портрет непохожего человека, уголь и бойлер… и я успокоился… внутренний жар, лихорадка, гнев улеглись, будто на моих часах отвалилась суетливая секундная стрелка, которая раздражала глаз, напоминая, что время идет, и время встало, я — умер. Не сразу… по частям, по этапам, на какие разбита жизнь каждого, и в каждом отрезке что-нибудь да отмерло от меня. Там плыли фантомы, мелькали бесы, Хануман да Горе-Злосчастье в придачу, Директорат, рвань да ворье — ох и тесно там было! И каждый что-то принес с собой… С миру по нитке — терновый венок… Доля горькая, камень глупости, игла бессмертия, фунт лиха да пуд соли — вот и вся сказка. А то, что осталось на закусь, это хуже смерти: просто видимость жизни, физическое отбывание срока в выгребной яме отбросов, лузеров, аутсайдеров.