Олег Врайтов - Записки фельдшера

«Алексей Михайлович, что вы делаете?!!» — хотела закричать Ира, но осеклась. Она различила слова.

— Умирай… — шептали сухие губы врача. — Умирай… умирай, гаденыш…

Мягко говоря, Ильинского долго не хотели брать.

Нет, врач он, конечно, великолепнейший, невропатолог, как говорится, от Бога, и на «Скорой» в свое время отработал будь здоров, но слишком уж был большой любитель «огненной воды» в качестве тонизирующего и стимулирующего трудовую активность средства. В те славные советские времена былой главный врач смотрел на это сквозь пальцы, потому как и вызовов было поменьше, и бригад — побольше, да и закуска — обильнее. Как правило, наказание очередной бригады, попавшейся на употреблении недозволенного на рабочем месте, сводилось к тому, что главный строил виновников торжества в своем кабинете и тихо говорил: «Ну, вы же больше не будете, правда?».

Но как-то Ильинский набрался до того, что не смог вылезти из машины — а там был уличный вызов на ДТП. Бедная фельдшер, как она ухитрилась погасить тот инцидент, до сих пор никто толком на станции не знает. Естественно, врача тут же вышибли с должности, благо, опять же, проблем с кадрами не было.

Но миновала перестройка, прогремела взрывами и танковыми траками по булыжникам демократия, шарахнул по кошелькам обывателей искусно задуманный «дефолт». И вот Ильинский снова пришел на станцию. Не пил он уже полгода — нет, не занимался «кодированием» и вшиванием различных капсул с грозным содержимым в мягкое место, просто взял и бросил. Жизнь заставила — уж схоронил жену, старушку-мать, да сына из далекого чеченского Шатоя привезли в цинковом гробу. Бог словно шепнул ему: «Будешь пить — пропадешь, человек. Один ты остался, никто не поднимет, если упадешь». Ильинский полгода стойко терпел все — и неизбежную абстиненцию, и зазывные жесты былых собутыльников у ларька, и скандальных соседей по общежитию, после разговора с которыми рука сама тянется к стопке… Ходил к родным на могилы с бутылкой водки, которую оставлял на надгробиях в граненых стаканах, сам же пил только минеральную воду. Даже сам удивлялся, откуда столько воли взялось. Терпел, ждал, с тоской поглядывая на проезжающие мимо по улице машины «Скорой помощи». И вот, выждав шесть месяцев, — пришел.

Разговор с главным врачом вышел очень тяжелым, сложным и едва не закончился повторным уходом Ильинского со станции — его взбесило демонстративное обнюхивание на предмет запаха перегара. Само собой, многолетнее пьянство оставило свой отпечаток — стойкую гиперемию лица и полиневропатическое подрагивание пальцев — это-то и вызывало недоверие. Но не ушел он, и в итоге на его заявление, написанное в тот же день, легла размашистая виза « Принять на должность врача выездной бригады с испытательным сроком в 1 (один) месяц ».

Разумеется, к восстановлению Ильинского отнеслись с подозрением практически все — и младшее начальство, и фельдшера, и диспетчерская, однако он подозрений не оправдал. Работал исправно, на смены выходил вовремя, задержки вызовов и расхождения диагнозов со стационаром у него были в пределах нормы, от неизбежных дополнительных смен не отказывался.

— Борис Иванович, — позвала фельдшер.

— А? — врач рывком поднялся с кушетки. — Что?

— Позвали нас.

— Правда? Ну, иду… — Кряхтя, Ильинский сгреб со стола предусмотрительно выложенные из карманов формы очки в чехле, ручку и пустые бланки карт вызовов. — Риточка?

— Да? — девушка остановилась в дверях.

— Возьми карту, будь добра, я сейчас.

— Хорошо.

Нагулянный на бригадной работе простатит давал о себе знать после мочеиспускания жжением в уретре и тупой ломящей болью в паху. Ильинский поморщился, выходя из туалета и направляясь к раковине. Боль не сильная, но мерзкая. И если бы она одна…

После нагретой комнаты коридор первого этажа подстанции пахнул нетерпимым холодом открытой двери, которую всегда бросали нараспашку исцеленные амбулаторные больные. Врач тяжело брел к диспетчерской, мельком глянув на часы. Половина четвертого. Самое рабочее время. Рита зябко ежилась у окошка, держа в руках карту. Ильинский забрал у нее документ. Замечательно — шестьдесят четыре года, бронхиальная астма, приступ. Его контингент как раз — больные бабушки. Старше пятидесяти диспетчерская ему практически не давала, за исключением травм и уличных случаев. Видимо, потому, что он не «делился».