Анна Гавальда - Матильда

Я ей перезвонила, и мы отлично поболтали. Я в подробностях описала свою добычу, синенькое платьишко не взяла, зато купила отпадную пару туфель, премиленькие заколки и восхитительное белье, ну да, конечно ты знаешь, лифчик такой, как у «Эрес», ну да, с такими чашечками и такими бретельками, трусики умопомрачительные, нет, нет, уверяю тебя, совсем недорогие и, правда, очаровательные, ну да, конечно ты знаешь, такие, что прячут все самое вкусненькое в кружевах, и бла-бла-бла, и то да сё, и о-ля-ля.

Потом я рассказала ей о том, как тряслась наша великая отмывательница денег, моя соседка, о конверте с логотипом, и даже о том, как я повесила сумку себе на плечо с видом заправского предводителя скаутов Франции, чтобы ее утешить, и тут уж мы, само собою, так и покатились со смеху.

Потом мы поговорили о всяких серьезных вещах, а именно: об организации одной вечеринки, о тех, кто там будет, и как мы с ней собираемся туда нарядиться. Не забыв попутно, в первом приближении, перебрать всех особей мужского пола, которые могли туда заявиться, с полной и исчерпывающей характеристикой каждого: пробег, изношенность, семейное положение, список дипломов и репутация предприятия.

Болтовня разбудила жажду, и я заказала еще мохито, чтобы подкрепиться.

— Что это ты там грызешь? — внезапно заинтересовалась моя приятельница.

— Кубики льда, — призналась я.

— Но как ты можешь? — в ужасе воскликнула она, а я ей в ответ, с идиотским видом намекая на секс, возьми да и ляпни, что, мол, в определенных обстоятельствах привычка грызть лед очень даже помогает.

Конечно, это была пустая бравада. Мутная чушь, отрытая в каком-то старом детективе, которую я выдала, просто чтобы рассмешить подругу, и тут же забыла, но отчетливо вспомнила несколько дней спустя и страшно испугалась.

Я еще расскажу почему.

Марион в конце концов повесила трубку, я оставила на столе пару купюр, собрала свое барахло и, только когда полезла за ключами от замка к своему велику, поняла, что теряю контроль.

Все остальные сумки у меня были с собой, пакеты с кремами против морщин и с трусиками в горошек, — не хватало только той единственной, которая была действительно ценной.

— Черт, — прошептала я, — ну надо же быть такой идиоткой… — и галопом понеслась обратно, ругая себя на чем свет стоит.

Как сильно я вдруг вспотела… И как холодны были эти капельки, сползающие вдоль моего позвоночника… А мои ноги… Они подгибались от слабости… Но продолжали бороться с притяжением куда-то ускользающего пола…

Я рассуждала, урезонивала себя.

Я урезонивала себя, перебегая дорогу в неположенном месте под гудение шарахающихся от меня автомобилистов. Я говорила себе: «Послушай, прошло от силы несколько минут, ты отошла на какую-то сотню метров. Сумка там. Официант наверняка ее заметил, подобрал, пересчитав щедрые чаевые, положил в надежное место и очень скоро отдаст тебе, возведя глаза к небу: ох уж эти девушки…

Успокойся, толстуха, возьми себя в руки».

Я чуть было не угодила под машину и ни капельки не успокаивалась.

Банкетка была еще теплая, на ней по-прежнему виднелся отпечаток моих ягодиц, оставленные мной купюры послушно лежали на столе, а вот сумки не было.

Официанты ничего не понимали. Хозяин заведения ничего не понимал. Нет, нет, они ничего не находили, но знаете, учитывая район, здесь уже ничему не стоит удивляться. Вот только на прошлой неделе у них стащили мыльницы из туалетов. Да-да, вы не ослышались: мыльницы. Это немыслимо, вы не находите? Свинтили мыльницы вместе с крепежом. И в этом мире мы живем. Чего уж тут говорить о кадках с растениями вокруг террасы, которые они по вечерам закрепляют цепями. Каково? А столовые приборы? Знаете, сколько у нас выносят столовых приборов в год? Ну назовите какую-нибудь сумму, просто для примера.

Конечно, весь этот утешительный компот я не воспринимала. Мне до этого не было никакого дела. Я была в абсолютной панике, но раз после меня отсюда, по их словам, никто не выходил, значит, этот непорядочный человек все еще здесь.

Я обошла зал и все столики на террасе, осматривая банкетки, стулья, колени, заглядывая под столы и роясь в вещах на вешалках. Я налетала на людей, извинялась, сдерживала слезы, спустилась к туалетам, женский, мужской, «Вход воспрещен», прошла на кухню, приставала ко всем с вопросами, отталкивала тех, кто хотел меня вывести, умоляла, обещала, не выдерживала, клялась, улыбалась, шутила, пристально изучала, сканируя, приближая, просвечивая насквозь, следила за входом и в конце концов вынуждена была смириться с очевидным: и сумки нет, и ни единого подозреваемого на горизонте.