Анна Гавальда - Матильда

Матильда вздохнула.

И что это она себе опять вообразила?

И что за гнусный рататуй подсовывал ей снова Купидон?

Эй, толстозадый, ты там?

Что это опять за дрянное рагу?

Все места, на которые она рассчитывала и которые ее вдохновляли, все советы, рекомендации, вся эта шумиха, передававшаяся от одного служебного входа к другому, все эти пожелания удачи и «Говоришь, на лезвиях были как будто бы ореолы? Это японские штучки, это… будь я на твоем месте, я бы начал с японских заведений», да, все эти ценные подсказки и иллюзорные надежды, все эти подробнейшие описания и настолько невозможные вопросы («Простите, мсье… я ищу повара, вот… уф… не знаю его фамилии, но он… уф… немного упитан… вам это кого-нибудь напоминает?»), все эти вытаращенные глаза, грустные покачивания головой, разведенные руки, вежливые и злые отказы, вся эта изнанка жизни, пробуждения ни свет ни заря и постоянные разочарования, все это, все, все было бесполезно.

Матильда колебалась.

Но где же он прятался, черт его подери? Работал ли он вообще в этом районе? Или он был поваром-любителем? Или же работал в столовой? Где-нибудь на предприятии? Или же он вообще не повар, а увешанный ножами опасный мифоман? Или же милый мечтатель, непоследовательный в своих грезах?

И почему он ей так и не перезвонил? Потому что разочарован? Оскорблен? Злопамятен? Или забывчив?

Потому что он не умеет читать?

Потому что она пришлась ему не по вкусу или же он посчитал, что она по-прежнему живет со своим рифмоплетом?

Матильда сомневалась.

Да и потом… существует ли он? Существовал ли он вообще?

Быть может, она все придумала. Быть может, письмо уже долгие годы лежало не в конверте. Быть может, его гораздо раньше прочел кто-то другой или другая. Быть может…

Быть может, слова снова ее поимели…

Кстати, по поводу слов… она и забыла и только сейчас вспомнила, что ведь это здесь, именно на этой улице много лет тому назад ее начинающий писатель как-то раз зимним вечером сильно побледнел.

Он побледнел и разволновался, потому что узнал вдалеке силуэт пожилого человека, входившего в крутящиеся двери отеля напротив. Он побелел, схватил ее за руку, помолчал какое-то время и наконец выдал, восторженно просклоняв на все лады: «Бернар Франк? Это был Бернар Франк? О-ля-ля… Бернар Франк… Ты представляешь? Это был Бернар Франк!»

Нет, она не представляла, она замерзла и хотела поскорее в метро, но ее растрогал его потрясенный вид:

— Ты хочешь туда пойти? Ты хочешь с ним поздороваться?

— Я на это неспособен. К тому же, ты знаешь, это роскошный отель… У меня не хватит денег угостить тебя даже оливкой…

И всю дорогу он только об этом и говорил: о философии Бернара Франка, о его культуре, о великолепных книгах, которые он написал, о его стиле, о его флегматичности, о его элегантности и так далее и тому подобное.

Волнение, ломаный язык, бормотание, неудержимый поток речи экзальтированного писаки, акт второй, сцена третья.

Она рассеянно слушала его лепет, подсчитывая, сколько станций им надо еще проехать, а потом, в какой-то момент, он добавил, что эта тень в белом шарфе была лучшим другом Франсуазы Саган, что они вместе были молоды, богаты и прекрасны, вместе читали, писали, танцевали, играли в казино и кутили, и вот это ей запомнилось, и то, как она тогда размечталась.

В подземном туннеле тем ледяным ноябрьским вечером она прижалась носом к окну, чтобы не видеть своего блеклого отражения, и задумалась о том, каково это тусовать с Саган…

Да, ей бы этого хотелось, и теперь она сожалела о том, что ей не хватило смелости последовать за ним в его роскошный мир. За ним… За другом Гэтсби…

Молча, держась за руки, они ехали в тот вечер по девятой ветке метро, предаваясь своим сомнениям, мечтам и сожалениям.

На следующий день Бернар Франк умер.

Здравствуй, печаль.

Матильда резко затормозила.

Роскошные отели… Она забыла про отели…

Ну и шляпа.

Поставив ноги на землю и облокотившись о руль, она засмотрелась на консьержей, пританцовывавших вокруг изысканных машин с номерными знаками разных налоговых гаваней, в который уж раз с изумлением отдавая дань уважения пронырливости и всемогуществу жизни.

Потому что именно там его надо было искать…

Конечно, именно там.

За этим величественным фасадом, в каменном особняке, к которому и не подступишься, на улице Фобур-Сент-Оноре, носящей имя святого чудотворца и покровителя всех гурманов.

Он был там, и она вынуждена была признать, что и тут слова снова правили бал. Слова их познакомили, слова их разлучили, и слова снова сводят их вместе.